Улей. Семья Паскуаля Дуарте. Камило Хосе Села

несчастные!

      Среди тех, кто к нему заходит, есть один полицейский-галисиец, парень себе на уме, с ним Селестино дружит. Обращаются они друг к другу на «вы».

      – Скажите, пожалуйста, хозяин, вы всегда слово в слово это говорите?

      – Всегда, Гарсиа, ни разу не ошибся.

      – Вот это здорово!

      Сеньора Леокадия, укутанная в платок, высовывает руку.

      – Берите, тут восемь штук, один в один.

      – До свидания.

      – У вас есть часы, сеньорито?

      Сеньорито расстегивает пальто и смотрит на серебряные часы луковицей.

      – Скоро будет одиннадцать.

      В одиннадцать за ней придет ее сын, оставшийся после войны хромым, он служит учетчиком на строительстве новых министерств. Он добрый парень, помогает матери собрать ее причиндалы, потом оба, взявшись под руку, уходят домой. Они идут по улице Коваррубиаса, сворачивают на улицу Никасио Гальего. Если остается несколько каштанов, съедают, если нет, заходят в какую-нибудь забегаловку и пьют кофе с молоком, да погорячей. Чугунок с углями старуха ставит рядом со своей кроватью – как-никак сохраняется немного жару, до утра греет.

      Мартин Марко входит в бар, когда полицейские уже уходят. Селестино идет ему навстречу.

      – Пако еще не приходил. Был тут днем и сказал, чтобы вы подождали его.

      Мартин Марко делает высокомерно-недовольную гримасу.

      – Что ж, подождем.

      – Чашку кофе?

      – Да, черного.

      Ортис хлопочет у кофеварки, отсыпает сахарин, готовит чашку, блюдце, ложечку и выходит из-за стойки. Поставив кофе на столик, он обращается к Мартину. По его глазам, в которых появляется необычный блеск, видно, что вопрос стоит ему больших усилий.

      – Вы уже получили деньги?

      Мартин глядит на него, как на некое весьма удивительное существо.

      – Нет, не получил. Я же говорил вам, что получка у меня бывает пятого и двадцатого.

      Селестино почесывает затылок.

      – Дело в том…

      – В чем?

      – Видите ли, с сегодняшним вы уже будете должны мне двадцать две песеты.

      – Двадцать две песеты? Я их отдам. Я, кажется, всегда расплачивался полностью, когда были деньги.

      – Знаю, знаю.

      – Так что же? – Мартин слегка морщит лоб и говорит негодующим тоном: – Просто невероятно, что у нас с вами постоянно возникают подобные недоразумения! Как будто нас не объединяет столько общего!

      – В самом деле! Словом, простите, я не хотел вас беспокоить, но, знаете, сегодня приходили за налогом.

      Мартин горделиво и презрительно вскидывает голову, глаза его впиваются в прыщ, красующийся у Селестино на подбородке.

      Он вдруг спрашивает умильным тоном:

      – Что это у вас такое?

      Селестино смущается.

      – Пустяк, прыщик.

      Мартин снова сдвигает брови и произносит голосом строгим и звучным:

      – Вы что же, намерены обвинить меня в том, что существуют налоги?

      – Помилуйте, я этого не говорил!

      – Нет, друг мой, вы говорили