[Не]глиняные. Артём Петров

сь я, доевший нутро до кости, не доживший до седин!

      Не выходи из комнаты, найдут и доставят к двери

      Золото, ладан, смирну, спирт, что ты там заказал,

      Робкое ли дыхание, шёпот, клочок зари,

      Генисаретский прибой, кафе, заброшенный морвокзал…

      Тихо ползёт из-за дома гюрза, режет глаза гроза,

      Ранняя, с кровью мешанная, праведная слеза…

      Из цикла «Булгаковские мотивы»

      «Кот вверяет мечты и думы окну…»

      Кот вверяет мечты и думы окну;

      Видит в вольво и фордах дымы костров;

      Видит в красных пальто колоннады и кровь;

      Глушит старой геранью чужую вину.

      Сонная бабка сметает кота с окна;

      Пьет корвалол, и мажет, и мажет спину;

      Видит в людях первоначальную глину;

      Перебирает обрывки серого сна;

      Машет дворнику. Дворник сегодня суров:

      Пьет из горла, материт про себя листву;

      Мысленно – пишет стихи, уезжает в Москву;

      Видит в вольво и фордах дымы костров;

      Видит в красных пальто колоннады и кровь.

      Сонная бабка сметает кота с окна;

      Пишет стихи для соседки, и вечности тоже;

      Думает, будь она помоложе…

      Впрочем, она была молода сполна.

      Кот объедает герань за листком листок,

      Едет в Москву с иностранцем в чёрном берете.

      Сонная бабка – у зеркала, не одета.

      Дворник седлает метлу, поэтичен и строг.

      Старый камин гудит и чадит едва.

      Дворнику – штраф за езду на метле без прав.

      Кот ухмыляется, лезет за спиртом в шкаф.

      Там же – шахматы, примус и голова.

      (вариант)

      Мраморная ласточка дворца,

      Склёвывающая с сада пену;

      Вкус у фруктов и вина отменный,

      Словно пена крови на арене;

      Гордый зверь, спускаешься с крыльца.

      Золото и ладан – на поклон;

      Суета рабов в неверном свете

      Масляных светильников, и этот

      Шаг закованных в броню атлетов…

      Помнишь ли ты это, игемон?

      Помнишь крики «Аве!» с площадей,

      Воскурения, любовь наложниц? –

      Если в дозах быть неосторожным,

      Проступают нимфы; грани – ложны;

      Зримо расцветает асфодель.

      Боль была расплатой. Ну и что ж?

      Боль, как тело, никуда не делась.

      Ты обрел лишь нищету и серость.

      Этого тебе всю жизнь хотелось?

      Посмотри, на что ты стал похож!

      Посмотри (возьмет тебя тоска,

      Прежнего властителя?) – ты стёрся,

      Как ковёр с густым когда-то ворсом:

      Волосы слежались, ноги босы,

      Треснул посох в высохших руках.

      На плечах – отрепья тех времён,

      Что, должно быть, помнят гибель Трои;

      Тусклый взгляд, и память – на второе;

      Ветер рвы меж старых рёбер роет.

      Как ты изменился, игемон!

      Кто тебе поклонится теперь?

      Разве раб или ребёнок – в шутку.

      Разве кто лишившийся рассудка,

      Как и ты. Тебе ещё не жутко?

      Игемон, ты червь теперь, поверь.

      Кто теперь подаст тебе вина?

      Разве украдёшь, – вдвойне дороже

      Изрубцованной заплатишь кожей.

      Да и ты, как старый пёс, не сможешь –

      Здесь сноровка, молодость нужна.

      Кто к тебе проявит интерес?

      Разве что «волчица» – по работе;

      Если вообще проявит что-то –

      Не найдёшь и унции в своей суме…

      – Зато тот

      Проповедник не пошел на крест.

      – Елене Штефан

      Свет фонарей, дробящий пространство:

      жёлтые листья, лужи, редкие пары –

      словно с абстрактной картины,

      словно художник рассыпал

      все по холсту

      в беспорядке/порядке,

      ведомом лишь посвящённым.

      Пары глядят друг на друга/в зеркало.

      все очень мирно, как будто

      завтра – последний день

      или что-нибудь вроде –

      праздник