Изгой. Юрий Никитин

в их сторону. Спрыгнул на землю, подошел к расщелине. Глаза еще не привыкли к быстрому переходу от яркого солнца к темноте щели, но увидел все же, что в глубине щели скорчился старик.

      Ощутил разочарование, почему-то чудилось, что там женщина, обязательно молодая и красивая, с радостным воплем бросится ему на шею, спаситель, да все, что угодно, только скажи, или даже нет, не говори – сама все угадаю и выполню все твои желания…

      Сгорбленный старик, как Олег и определил, весь в белых волосах, только на макушке розовая плешь. Белая борода до пояса, смотрит на него молча и тоже без особой приязни. Правой рукой он с трудом опирался на толстую суковатую клюку, ноги передвигал тяжело, Олег услышал хриплое затрудненное дыхание. Торопливо сделал шаг вперед, подхватил, вывел на солнце к удобному обломку скалы, усадил.

      – Отдохни, отец, – сказал он почтительно, – я разожгу костер. Тебе нужно тепло. Тебя эти разбойники не ушибли?

      Он знал по родной деревне, что глубокие старики часто мерзнут, кровь уже не греет, потому бегом собрал сухих веток, разжег огонь прямо перед стариком, а сам еще побегал, набирая хвороста в запас.

      Старик кряхтел, хватался то за бока, то, морщась, тер запястья. Похоже, разбойники сперва его хватали за руки, что-то требовали, куда-то пробовали тащить.

      Олег чувствовал, что слишком суетится перед незнакомцем: почтительность к старости почтительностью, но это гадкое чувство беззащитности, когда вернулся страх, когда снова попытался прятаться за щит всесильной магии, когда снова ощутил себя таким же открытым для стрел и мечей… как все!

      Внезапно эта мысль, что он «как все», одновременно и успокоила странным образом. Из этих всех многие ухитряются доживать до глубокой старости, если не высовываются.

      – До чего мир дошел, – сказал он, – даже в горах разбойники…

      Старик покачал головой:

      – Это не разбойники. Это селяне, их деревушка там в долине.

      – Селяне? – не поверил Олег. – Если селяне, то не такие уж и мирные селяне.

      – Мирные, – не согласился старик. – Просто у них засуха. Они хотели, чтобы я подогнал им тучу с дождем. В старые времена я такое не раз проделывал… А они мне приносили свежее мясо. Я живу здесь, в горах.

      Олег посмотрел по сторонам, зябко передернул плечами:

      – Неуютное место.

      – Здесь похоронена вся моя семья, – ответил старик кротко. – Все погибли… Четыре сына, богатыри и красавцы, две дочери, моя жена… равной которой не было на свете. Я похоронил их и вот уже пятьдесят лет не отхожу от их могил.

      Краем глаза Олег заметил отесанные плиты, уложенные в ряд. Семь плит. На всех пламенеют, как свежепролитая кровь, только что сорванные цветы. Увядшие сметены в сторону, там глубокая расщелина, но она заполнена доверху этими красными лепестками…

      – Прости, – сказал он с раскаянием, – что разбередил.

      – Ничего, – ответил старик просто. – Есть раны, что не заживают. Ты лучше другое скажи… Вот бросился спасать и вершить правду, даже не зная, что там спряталось. А ведь ты – волхв! Это те трое не увидели, а