Бурный финиш. Дик Фрэнсис

бокса. Доски дрожали, дребезжали и начали трескаться. Еще несколько ударов – и все сооружение рухнет.

      Рядом со мной возник второй пилот. Нервно теребя меня за рукав, он прокричал:

      – Капитан говорит, что не может вести самолет, когда лошадь так прыгает. Он говорит, что надо заставить ее стоять спокойно, иначе нарушается баланс.

      – А как ее заставишь?

      – Это ваша проблема, – сказал он. – И бога ради, сделайте что-нибудь поскорее.

      Задняя часть бокса была уже поломана. Цепи, правда, удерживали ее части на месте, но через минуту-другую все может развалиться. Тогда мы окажемся один на один с обезумевшим животным, и стоит ему заехать копытом в иллюминатор, герметизация нарушится и нам всем настанет конец.

      – У вас на борту есть шприц и лекарство для усыпления?

      – Нет. Обычно мы выполняем пассажирские рейсы. Почему вы не захватили?

      Не было инструкций, предусматривавших наличие всего этого при перевозках животных. Это было, конечно, упущением, но рассуждать об этом было поздно.

      – У нас есть в аптечке транквилизаторы, – сказал второй пилот, но я только покачал головой.

      – Не пойдет. Они непредсказуемы. Могут успокоить, а могут, наоборот, возбудить, – сказал я и подумал, что, возможно, жеребец взбесился как раз от неправильной дозы. С лошадьми часто получается наоборот, к тому же просто невозможно сделать инъекцию из обычного шприца взбесившейся лошади.

      – Принесите тогда нож, – сказал я. – Или что-нибудь длинное и острое. И поскорее.

      Второй пилот повернулся и, спотыкаясь, побежал по проходу. Между тем жеребец начисто выломал заднюю стенку. Затем он развернулся, просунул голову между двух брусьев, пытаясь высвободиться. В его глазах была паника.

      Билли вытащил из-за пазухи револьвер и стал целиться дрожащей рукой в голову жеребца.

      – Не валяйте дурака, – крикнул я. – Мы на высоте тридцать тысяч футов.

      В этот момент появился второй пилот с хлебным ножом-пилкой в руках. Увидев револьвер, он чуть не упал в обморок.

      – Н-не н-надо, – пробормотал он. – Н-не н-надо.

      Зрачки Билли расширились. Он не видел и не слышал ничего. Он впился взором в жеребца, готовый пустить в ход оружие, которое убьет всех нас.

      Жеребец выбил чеку, скреплявшую брусья и, протиснувшись между ними, выскочил на свободу, словно поток, прорвавший плотину. Я сделал шаг вперед и ударил его ножом туда, где голова переходила в шею. Каким-то чудом я угодил в сонную артерию, но сам не успел отбежать.

      Жеребец обрушился на меня, закатывая глаза, обливаясь кровью и тщетно пытаясь встать на ноги. Его грива забивалась мне в рот, лезла в глаза, а его тяжесть придавила к полу. Вздымающиеся бока жеребца словно делали мне искусственное дыхание, как в каком-то кошмарном сне. Он никак не мог подняться, постепенно его судороги ослабли, и он затих.

      Тогда подошел второй пилот, схватил меня под мышки и выволок из-под жеребца. Кровь продолжала