Ученик Жнеца. Шесть переменных. Артур Карнеллин

быть. Мне жаль…

      – И как мне быть? – успокоился Роман.

      – Дай мне договорить.

      – Да, пожалуйста, извините, – ещё тише сказал Роб.

      – Когда ты только пришёл на приём, я подозревал мигрень. Поэтому прописал тебе тогда такие медикаменты. Но на той стадии рак нельзя было обнаружить. Мы лечили тебя не от той болезни. В этом моя ошибка. Головная боль должна была исчезнуть уже на второй неделе лечения. Но этого не произошло. Тогда я заподозрил другую болезнь. Когда ты сдал анализы, она не подтвердилась. Я понимаю, сколько денег ты заплатил за мои консультации, но всё было зря. Опухоль перешла на самую опасную, четвёртую стадию. На этой стадии её уже можно обнаружить, что мы и сделали. Всё ещё можно вылечить. Рак лечат в Германии, и в других странах Европы. У нас есть связи, мы можем всё устроить…

      – Скажите, сколько мне ещё жить?

      – Я боюсь делать прогнозы. Всё ещё можно вылечить…

      – Вылечить? Вы посмотрите на меня? Разве я похож на богача? Я работаю только на то, чтобы содержать себя! Еле концы с концами свожу, а вы предлагаете вылечить. Мне никогда не накопить такие деньги. Вы понимаете?

      – А родители? Они разве вам не помогают?

      – Родители? Они больше меня нуждаются в деньгах. Да и всей семьёй, нам не накопить таких денег, которые вылечили бы меня. Я знаю одно, рак – это очень страшно и дорого. И, увы, мне не по карману.

      – А друзья? Родственники. Можно ведь собрать сумму? Я помогу…

      – Друзья? Вы думаете, я смогу им рассказать, что умираю? И просить денег. А как я отдам? Не смогу я никому этого рассказать. Меня начнут жалеть…

      – А фонды помощи? Там ведь такие суммы собирают…

      – Для детей. А я уже давно не ребёнок.

      – Не нужно отчаиваться, это не конец. Я помогу вам!

      – Спасибо, – улыбнулся Роман, – скажите, сколько?..

      – Люди с такими опухолями по-разному живут. От полугода до нескольких лет…

      – Лучше бы скорее…

      – Что ты такое говоришь? Как смеешь? Не надо заранее себя хоронить. Время есть. Пусть и немного. Пропишем тебе химиотерапию. Это замедлит действие…

      – А зачем? На сколько? Ещё больше времени на мучения? Зачем мне это? А вдруг я влюблюсь? Или ещё что?

      – Да что ты такое говоришь!

      – Спасибо вам. Извините, я пойду. Извините…

      Роб выбежал из кабинета. Слёзы защипали глаза и покатились по щекам. Вот и всё. Конец. Скоро, не скоро. Не важно. Это финал. И не страшно совсем. А безразлично. Но слёзы, почему слёзы льются? Ведь совсем не хотелось плакать. И сейчас. Куда идти? Никуда и не хочется. Вот ведь новость!

      – Роб, постой! – окликнул его Николай Николаевич

      Роб медленно повернулся. Слёз почти не было видно, но, казалось, будто всё лицо мокрое от них. Стало немного стыдно за себя.

      – Да?.. – выдавил он.

      – Зайди, мы не договорили.

      – Не хочется…

      – Ну что за детский сад? Заходи!

      Роб тяжело вздохнул и направился в открытую дверь. И что ещё нужно было знать? Самое главное уже сказано, всё уже известно. Что ещё нужно? Роб чувствовал себя