Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина. Коллектив авторов

поддержал мою мысль длительной барабанной дробью.

      – Но ведь я здесь, по-видимому, главный? Я ведь не зря Командор!

      Юрка согласился и с этим.

      – Командора должны слушаться! Ну, хотя бы в теории…

      – А ты не пробовал им на практике чего-нибудь приказать?

      Интересно, что эта простая мысль до сих пор меня не посещала. Я прокашлялся и пророкотал громовым командорским голосом:

      – Статуи, слушай мою команду! Разоружить автоматчиков!

      А чего мелочиться, в самом-то деле?

      Миг – и многое сделано. Это без точной команды статуи слоняются без толку и не знают, чем бы себя занять. А стоит сигналу прийти, действуют быстро. Только один из подвергшихся нападению конвоиров успел снять с предохранителя свою скорострельную пушку. Но и его чуть позже монументальная девушка-спортсменка так приголубила веслом по макушке, что автоматная очередь целиком ушла в небесное молоко.

      Грузчики отступили к забору. Насчет них распоряжения не было. Ладно, нам не до них. Остался еще начальник в палатке. Наглый, жирный, кудрявый. Стоило нашим к нему зайти и ткнуть в лицо автоматом, он завизжал, как свинья недорезанная, и стал умолять:

      – Не стреляйте!

      Подмывало сделать наоборот. Но я посмотрел в его кудрявую харю и убедился: он, Алексей Булыгин. Только чуток состарился и разжирел. Ну не странное ли совпадение – этот новый привет из детства?

      Надо быть осторожнее, понял я. Как и с солнышком из-за туч. Кажется, в этом мире моего много. Не один лишь взвод гипсовых статуй.

      Космос парусов и крыльев

      Ольга Рэйн

      Охота на Бармаглота

      Мериться Тристан предложил, у меня бы на такое дурости не хватило, а он шебутной. Всех подбил, даже Микаэля, уж тот на что спокойный да скромный ― но встал вместе с нами на силовой стене, где камеры не смотрят.

      Солнце, наша Медуза, тускло-розовая перед закатом, уже пряталась между двух конусообразных гор на горизонте ― Тристан называл их Сиськи, правая больше левой. Он говорил, что у женщин так часто бывает, я надеялся когда-нибудь удостовериться и очень любопытствовал, какие же женщины (во множественном числе) просвещали Тристана.

      – При любой свободе нравов главное ― прийтись по нраву, ― так говорил Сергей Васильевич Фокин, второй помощник экспедиции, а теперь ― советник временной колонии и наш наставник. Сам он, хоть еще и нестарый, крепкий и похожий на писателя Хемингуэя с портрета в библиотеке, не особенно пользовался «свободой нравов» ― я видел, как он подолгу сидит у обелиска Непроснувшимся, прижимая руку к холодному пористому камню, а лицо у него при этом такое, что мне смотреть неудобно делалось. Будто душа нагая показывалась, беззащитная, мягкая, не умеющая сама согреться.

      – Не зевайте, расстегивайте и доставайте, ― поторопил Тристан, смеясь.

      Мы все пятеро достали, показали друг другу, немного смущаясь, но глядя цепко ― не каждый день доводится посмотреть, сравнить, подумать. Микаэль последним достал, у него самый