Город счастливых роботов (сборник). Олег Дивов

в детстве кошек мучили. И нет проблемы. Психологи зовут это вытеснением. Неприятные люди будут вы-тес-не-ны. Они никакие не «наши ребята», мы их терпеть не могли, мы их били каждый день и отнимали конфеты. Потому что они всегда были плохие. А мы хорошие.

      Кен все еще глядел недоверчиво, и я, добрый человек, решил его доубедить до посинения.

      – Ты примерь это на себя. Ты ведь кое-что прочувствовал на своей шкуре. Сейчас к тебе цепляются иногда – совершенно ни за что, просто от нелепой обиды. Форменный детский сад: ты, говорят, перешел на другую сторону Силы. Ну дураки они, прости их… Но представь, как у этих дураков мозги закипят, если папаша Маклелланд тряхнет стариной, выкрутит руки кому надо, и по итогам года внезапно повысят не кого-нибудь, а тебя. Не лучшего стукача «отдела культуры», а четкого парня Кена. Хотя бы до старшего менеджера, или кто у вас там…

      Тут его прямо заколотило всего. Представил, значит, хорошо, до самых пяток.

      – Что подумают о тебе пиндосы – неважно. Ты прикинь, что скажет всякая русская сволочь, когда начнет вытеснять твой светлый образ из памяти. Народ мы великий, у нас всего много, и сволочей… На тебя хватит! Та-акое дерьмо всплывет… И вытеснит тебя к едрене бабушке в пять минут!

      Я и забыл, до чего Кен сентиментальный, а у него руки дрожали, когда он следующую банку открывал, пришлось отнять и помочь. Строго говоря, не с его обостренным чувством справедливости работать на производстве, где человек – только винтик, функция, придаток робота и поэтому ценится дешевле разных гаек и болтов. Это у вас по учебнику рабочий – инструмент познания и калибровки линии. А у нас по жизни он расходный материал. Теперь выясняется, что инженер – такой же расходник. Вот тебе и вся культура производства. Вот тебе и корпоративная этика. Впору бы позлорадствовать, только над кем, не над друзьями ведь. Мне достаточно вспомнить, как сурово запиндосило одну красивую девушку с левого берега реки.

      Я не хотел ее видеть такой. А она – была.

      Поэтому я злорадствовать не стал, а подумал и добавил:

      – И потом – если Тру не проболтается, тогда кто?.. Никто.

      Он выпил, отдышался, утерся рукавом дорогого пиджака – галстук потерял, наверное, – и говорит:

      – Допустим, я. Потому что нельзя так развращать людей!

      Ну-у, начинается, думаю. Узнаю Кеннета Маклелланда в той фазе опьянения, когда ему обидно, что пиндосы не хотят строить космодромы. Это пройдет, конечно. Но сначала он из меня стакан русской крови высосет.

      А с другой стороны – куда ему идти? К психологу? С психологом не выпьешь на берегу реки, швыряя пустые банки в воду и разглашая направо-налево тайны огромной транснациональной компании.

      – Кен, очнись! У нас ста лет не прошло, как эти самые неразвращенные люди, строители коммунизма, писали друг на друга доносы ради комнаты в коммуналке. Ты можешь кричать о «программе» на всех перекрестках. Город только посмеется. Городу наплевать, заводу наплевать, всем наплевать. Ты плохо учил историю России.

      – То есть тебе наплевать, что ребята из нашей школы тебя закладывают? – спрашивает Кен. – Вот эти