Джава. Александр Хакимов

Щелк. Щелк. Монотонное нескончаемое щелканье.

      Джава сидел на большом камне, плоском, как стол, и слоистом, как разрезанный торт, шагах в десяти от полосы прибоя. Прибой мерно лизал серую полосу гладкого песка; вдоль всего берега тянулись длинные лохмы водорослей, выброшенных недавним штормом. Они высохли и стали похожи на седые мочала, в которых – если приглядеться – виднелись копошащиеся крабики. Неподалеку от камня розовела выброшенная кем-то кукла с задранными вверх руками и одной ногой. А вдалеке справа на полуострове возвышался Город. Столица. Мегаполис…

      Заходящее солнце окрашивало громады небоскребов в темно-розовый цвет, а тени были голубыми. В небе над Городом, подобно роящейся мошкаре, двигалось множество маленьких черных точек; время от времени некоторые из них ярко вспыхивали под солнечными лучами. У аэротаксистов был час пик. А еще выше над Городом висела бледная горбушка луны, у которой не хватило терпения дождаться наступления ночи.

      Шелестел прибой. С моря дул слабый ветерок, пахнущий солью и йодом.

      Зерна четок скользили между пальцами, сухо щелкая друг о друга. Джава сидел на камне уже около часа, сидел почти не шевелясь, словно йог в состоянии медитации. Многие знавшие его люди считали эту привычку чудачеством. Ведь Джава вполне мог бы выбрать для короткого отдыха любую точку земного шара и довольно быстро оказаться там. В промежутке между обедом и ужином, например, он запросто мог бы посетить заповедники в Африке или на Новой Зеландии, лесной кемпинг в Канаде и высокогорную гималайскую турбазу… да где угодно он мог бы побывать, а к ужину вернуться домой. Но Джава предпочитал отъезжать километров на двадцать-тридцать от родного Города и так вот, издали, смотреть на него. Любоваться. Непременно с морского побережья. Непременно в одиночестве. И непременно вечером, на закате, когда жаркий суетный день медленно сдает вахту тихому прохладному вечеру. Просто сидеть и смотреть, ни о чем особенно не думая, и перебирать четки. При этом на душе у него бывало мирно и покойно, как бывает в раннем детстве перед отходом ко сну…

      Посижу еще полчасика, лениво подумал Джава, и домой.

      Тут какой-то неясный шум, внезапно возникший позади него, заставил его обернуться.

      По пляжу шагали, загребая ногами песок, пятеро подростков, трое парнишек и две девчонки. Имевшаяся на них одежда представляла собой жуткое рванье, а кожа была сплошь покрыта так называемой «живой» татуировкой. Один из парнишек держал на плече дешевый портативный магнитофон в форме головы инопланетянина, с тремя попеременно мигающими глазами, парой усов-антенн и динамиками на месте ушей. Из динамиков доносилась музыка, напоминающая уханье и забивание свай в каменистое дно.

      Они неторопливо, но целеустремленно шли к камню, на котором сидел Джава, и пристально смотрели на него. «Сорняки», – подумал Джава, и у него сжалось сердце от недоброго предчувствия. Этим словечком называли неприкаянных подростков с городских окраин, ведущих полукриминальный образ жизни; «сорняки» нигде не