Выкормыши. Том первый. Виктор Аркин

профилем под нахлобученной по самые глаза серой не то кепкой, не то пилоткой.

      Сорог-то знал, что эта фуражка, а также политические воззрения и дали повод для позорной в лесах и почётной в столицах клички Фашист.

      Шапку, кстати, на одной из подработок вынули из немецкого блиндажа он и его друг Ачи, который в то время катался на «Минске». Сорог тогда ещё на «Восходе» ездил, а вся эта нацистская херь казалась интересной. В основном, конечно, интересными казались цены на номерные штык-ножи и нагрудные знаки, снятые с нацистского жмурья…

      Фашист печёнкой чуял, где под землёй покоятся кости, завёрнутые в истлевшие лохмотья серо-зелёной формы. Время от времени он вывозил самых расторопных из лесорубной бригады на места сражений последней войны и говорил: «Копать отсюда и до обеда». А после обеда следовал приказ: «Копать отсюда и до ночи!»

      Копнина была адским трудом, но нравилась Сорогу больше, чем однообразное разделывание стволов фанкряжа и чёрной ольхи. Тем более что про каждую находку Фашист рассказывал долго и со вкусом, да и платил за найденное сразу и не скупясь.

      А ещё Фашист не любил воров и лентяев. Все знали – любой приглянувшийся артефакт можно было просто попросить. Прятать в карман по тихой было бессмысленно – за это с копнины вылетали навсегда. За лень и нерасторопность же ожидали нескончаемые скабрезности типа: «А, руки в мозолях? Так дрочить веселей будет!»

      Бригадир поздоровался с Фашистом и пересел в япономобиль. «Паджеро» умчался, раскидывая комья грязи, трактор был оставлен на попечение лесорубов.

      До конца смены оставалось прилично времени, а со стороны сторожки, прятавшейся за лесом в паре километров, уже повеяло дымом костра. Вскоре запах копчёных карасей и царской ухи заставил кишки свернуться узлом. К концу смены послышались песни, и гнилая «восьмёрка» бригадира укатила в деревню Какино за спиртом…

      – Всё мало им, – подытожил Олмер.

      – Так Фашист же банный ковш водки на спор выпивает и со ста метров из «Мосинки» в банку шпрот попадает. Конечно, мало! – согласился Сорог.

      – Ну, это если банка большая! – хмыкнул знаток немецкого.

      – Ага, с ведро размером! – с ухмылкой подытожил Ачи.

      Дразнящие ароматы отдыха взрослых стали ещё большим издевательством, когда, как назло, гружёный трактор завяз. Вместо похода за ухой пришлось на троих разгрузить прицеп, пару раз привязать к задним колёсам брёвна. Когда же усталый с рождения «Белорус» выскочил на крепкое, оставалось всего ничего – по новой погрузить сырьё для забугорной вагонки в ржавый скрипучий прицеп.

      Это лет через двадцать, в эпоху менеджеров, кто-то спросил бы о сверхурочных. Тогда же платили только за брёвна, доставленные на пилораму. А уж сколько раз их приходилось грузить-разгружать, приёмщиков волновало мало.

      Подгоняемые собственным матом и голодом, молодые рвали жилы. В итоге, когда трактор с Ачи за рулём скрылся за поворотом большака, сил, казалось, не осталось совсем. Апрельское солнце скрылось за лесом, и о том,