Кондитерская Лавка. Ольга Грин

Когда человек делает вид, что ничего не произошло, и он «ничего такого не говорил», это обескураживает. Ведь никто не вел протокол беседы, и никто не записывал ее на диктофон, чтобы при необходимости предъявить доказательства. А, учитывая происходящие вокруг меня странности, я вообще не имею право отвечать за то, что увидела или услышала. Возьмем хотя бы надпись на бейджике Анны. Маг. И вдруг, не маг. А всего лишь владелец, администратор….

      Ну, раз предложено… Я отхлебнула чаю. Божественно! Горячо. Сладко и одновременно кисло. Как я люблю.

      Я в который раз взглянула на картину-оборотня. Странно. Парень вроде такой серьезный, а обувь выбирает с закрытыми глазами. Мужчины с такими лицами и таким взглядом обычно раскладывают на столах зубочистки одна к одной, работают в скучных фирмах по производству скучных вещей, типа зубочисток, и бреются каждое утро, с целеустремленностью маньяков истребляя каждую ускользнувшую от лезвия щетинку пинцетом, приподнимая ее зубочисткой. И уж конечно, носят классическую черную, до блеска начищенную обувь, в которой можно узреть отражение блестящих перспектив. Но никак не ярко-желто-зеленое слепящее нечто, способное сыграть роль психотропного оружия.

      Но со времени моего последнего изучения, картина претерпела некоторые изменения. И снова я не смогу доказать: вина ли это моей невнимательности или странного чая, который я, уже наученная опытом, все равно продолжаю пить, даже в этот самый момент выработки этих самых мыслей.

      За спиной у хмурого парня возникла лохматая девушка в длинном сером бесформенном платье. И судя по ее гневному лицу и широко раскрытому рту, она явно что-то орала. Но не ему, а куда-то перед ним. Словно бы… мне. В руке вопящей находилась раскрытая книга, а в позе – желание как минимум сжигать ведьм или свергать власть Романовых.

      От созерцания нового художественного сюжета меня отвлек нарастающий гомон за окнами. Что там опять творится? Любопытство выдернуло меня из-за стола и швырнуло в сторону тонкого высокого оконца.

      Уже не вечер – ночь. Горит фонарь на стене Лавки. И факелы в руках митингующей толпы, в которой я рассмотрела несколько знакомых лиц. Это что еще за доморощенное линчевание? Кому-то не дают уснуть лавры испанской инквизиции?

      – Анна! – заорала я, но мне никто не ответил.

      А тем временем вперед из толпы вышли худая взъерошенная женщина – явно та, что изображена на картине. И парень в неоновых ботинках. Они закричали какие-то нечленораздельные слова, возводя руки к небесам, и окончательно меня перепугали.

      – Ээй! Тут гости незванные! И явно нежеланные! – ответом на мои более мотивирующие выкрики по-прежнему была тишина.

      Я бросилась искать хозяйку заведения, от души надеясь, что она, обнаружив злых крестьян, не умчалась в закат раньше меня, тарахтя что-то о своей горькой предпринимательской доле.

      На полке бара сидел огромный пушистый белый кот, которого раньше или здесь не было, или на которого я попросту (трудно представить) не обратила внимания, и не спускал с меня глаз.

      – Где она?! – рявкнула я ему. Но он, как это и положено коту, не ответил. Только