Дракон не дремлет. Джон М. Форд

у нее за спиной захлопнулась.

      На следующем углу Цинтия вновь повернула и подошла к дому с задней стороны. Окна были забраны железными ставнями. На второй этаж вела шаткая деревянная лестница.

      Цинтия стянула с глаз пленки и зажмурилась – таким ослепительным показался свет. Она осторожно поднялась по лестнице, замирая на каждой скрипнувшей ступени.

      Верхняя дверь была не заперта. Цинтия сбросила сандалии и бесшумно скользнула в дом.

      В помещении наверху стояла прохлада, тишина и приятный для ее усталых глаз полумрак.

      Снизу слышались голоса. Цинтия шагнула через открытую дверь в маленькую, скудно обставленную комнату; сюда голоса доносились отчетливее через отдушину гипокауста. Цинтия припала ухом к решетке.

      – …в доме. Девушка заперлась у себя в комнате. Вот и все.

      – Вот видишь, как легко напугать тех, чья совесть нечиста. – Это был голос человека, который открыл дверь.

      – Синьор…

      – Брат.

      – Брат, – сказал другой голос, – ты уверен, что врачи в сговоре с тиранами Медичи? Я не вижу…

      – Не видишь? Не видишь? Ты шпионишь ради дела свободы, угодного богам, и не видишь? Может, ты что-нибудь от меня утаил?

      – Нет, брат Савонарола, – испуганно произнес первый голос.

      – Пойми, брат, – произнес страстный голос, уже мягче, – что Италию спасет лишь добрый герцог Миланский. Как только Медичи своим ростовщичеством погубят доблестного Сфорцу, они продадут и Флоренцию, и Милан Восточной империи, дабы Лоренцо Медичи правил, как правит в Риме гнусный Франческо Ровере…

      Цинтия отодвинулась от решетки. Значит, Милан. И, судя по клевете, которую возвел на них этот лжец, возможно, и Византия.

      И как только мир выносит такую подлость! Подвесь слово «тирания» перед носом молодого простака, и он побежит, словно за морковкой на палке. И осел будет тащить повозку – кто бы ею ни правил.

      Однако теперь Цинтия знала имя: Савонарола. И сумеет отыскать этот дом даже с завязанными глазами. Впрочем, вернется она сюда с гонфалоньером правосудия и отрядом стражников.

      Кто-то поднимался по лестнице.

      Она замерла, но комната была маленькая. Ее увидят от входа. Она открыла узкую дверь чуланчика, втиснулась внутрь и закрылась изнутри.

      Шаги вошли в комнату.

      У Цинтии перехватило горло; сердце колотилось так, что казалось, его должно быть слышно, как барабан.

      Снаружи донеслось шуршание ткани. Сквозь дверцу чулана отчетливо слышался голос Савонаролы:

      – О Максимин Дайя, божественный император, помоги рабу твоему в этот полуночный час, дай Милану, городу тлетворного эдикта, где безбожный Юлиан узурпировал римскую корону, стать твоим орудием уничтожения, да истребится сперва этот город, а затем и сам Милан, и да возродится империя, которой ты некогда правил…

      Раздался звук, похожий на хлопок в ладоши.

      – Ибо здесь почитают женщин, и евреи разгуливают по улицам…

      Снова хлопок.

      – Помоги мне, Дайя. Помоги мне,