Жизнь на кончиках пальцев. Рита Харьковская

дорожного вокзала и прилегающие к нему пути, догнал спешащих женщин и ткнул пальцем в одну из скамеек.

      – Отстань, Мишка, – отмахнулась от внимательного милиционера одна из женщин, – вон уже гудит электричка! Опоздаем – будешь на бобике нас в город везти!

      Сержант был её соседом. Жил с матерью вверх по улице через два дома, а потому особых расшаркиваний ему не полагалось.

      – Баб Нюр, ты, что ли, – заулыбался милиционер, – не признал в темноте.

      – А нечего на лампочках экономить! – огрызнулась баба Нюра.

      – Ага, – согласился милиционер, – темновато будет. Вот вы свой свёрток не углядели.

      – Да не наш это! – замахала руками вторая женщина.

      – Не ваш? А чей же? – милиционер подошел уже вплотную. – Может, видели, кто забыл?

      – Не видели! – баба Нюра завертела головой, словно тот, кто оставил свёрток мог спрятаться в углу вокзала. – Ни свёртка, ни того, кто подкинул! – поперла пышной грудью на сержанта, загородившего узкий проход. – Отойди в сторону, ирод окаянный, дай пройти!

      Милиционер покраснел. Его никто не имеет права называть иродом! Особенно, при исполнении!

      – Вы задержаны, гражданочки! – Мишка набычился, и баба Нюра поняла, что погорячилась, обозвав его иродом. – Будете свидетелями. Пока, – добавил сержант, – сейчас вместе посмотрим, что за свёрток, что в нём. Опись составим, как положено. Возьмём с вас показания, и, если вы ни в чем не виноваты, отпустим.

      Милиционер нерушимо стоял, заложив руки за спину, как памятник у сельсовета. Увидев в щель между его телом и дверью отходящую от перрона электричку, баба Нюра со злость плюнула на грязный пол, грохнула себе под ноги сумки, в которых что-то подозрительно зазвенело:

      – Где ж ты взялся на наши головы! – махнула рукой, словно смирившись с неизбежным. – Пошли, что ль! – и зашагала к скамейке, на которой все так же белел забытый кем-то свёрток.

      Женщины и милиционер замерли. Прислушались. Из свёртка доносилось подозрительное попискивание.

      При ближайшем рассмотрении, свёрток оказался белым марселевым одеяльцем, перевязанным широкой бледно-розовой лентой.

      – Батюшки-святы! Да это, никак, ребятёнок! – баба Нюра схватилсь руками за пухлое лицо. Посмотрела на милиционера. Потом на попутчицу:

      – И чего теперь делать будем?!

      – Так это, – почесал лоб сержант, – распеленать бы надо.

      – Вот ты нашел, тебе и распелёнывать! – ехидно обрисовала предстоящую процедуру баба Нюра, – а наше дело телячье.

      – Ладно тебе, Нюрка, – вторая женщина, не принимавшая до этого времени участия в перепалке, решила взять инициативу в свои руки, – не видишь, что ль, пацан он еще! Куда ему с детьми управляться?!

      Краска залила не только щеки, но и лоб, и шею сержанта. Вот уж выдался вечерок! И иродом обозвали, и пацаном! А ведь он при исполнении! Но отстаивать право на уважение к должности и погонам Мишка не стал. Поди знай, что взбредет на ум этим тёткам! Вот развернутся сейчас и уйдут, оставив его с «этим»! А потому милиционер только кивнул в ответ, словно давая разрешение развернуть чёртов свёрток.

      – Глянь-ка, – баба Нюра уставилась на содержимое свёртка, – девчоночка! Махонькая совсем.

      – И какая же тварюка её одну на вокзале оставила?! – всхлипнула от жалости к крошке подруга бабы Нюры.

      – Берите девочку и идём в опрепункт! – принял решение Мишка. – Там будем разбираться!

      ***

      «Разбирание» не имело никакого успеха. Никто не видел, как и когда свёрток с девочкой оказался на вокзале. А если кто и заметил что-то подозрительное, то вероятнее всего уже давно уехал в неизвестном направлении. Из окошка пригородной кассы зал просматривался плохо, да и кассирша, ровесница бабы Нюры, не обязана была следить, что там и как происходит за её стеклянным окошком.

      – И куда её теперь? – пробурчал Мишка.

      – А себе забирай, – хихикнула баба Нюра, – вырастишь – женишься!

      – У меня уже есть невеста, – отказался от выгодного предложения Мишка, – да и мамка не позволит!

      Женщины, уже не боясь строгого милиционера, расхохотались в голос.

      – Нужно в город звонить, – рассуждал Мишка, – вызывать опергруппу! Они знают, чего надо делать в таких случаях.

      – Ты звони, – баба Нюра встала со стула, – а мы пойдём.

      – Куда пойдёте? – розовощекое лицо сержанта побелело от испуга. – Не, я с ней один не останусь! Лучше посидите здесь, а потом вас те, кто приедет за девчонкой, в город завезут.

      Девочка с каждой минутой становилась все беспокойнее. Вскоре, похныкивание сменилось громким рёвом.

      – Голодная она, – баба Нюра взяла девочку на руки, – покормить бы.

      – Да чем её покормишь? – пожала плечами подруга. – Ей титьку надо! Совсем еще кроха, месяца три, не больше.

      – Давай, звони, ирод! – заорала на Мишку баба Нюра. – Чего стоишь, зенки вылупил? И скажи, чтобы питание детское взяли с собой!

      ***

      Опергруппа