Белый ворон. Мария Петрова

ты Уилл Блексмит.

      – Меня все знают, – подходя к Бет, сказал он. В руках у баскетболиста была стопка толстых книг, в основном об успешных людях, редко встречались о фантастике и попаданцах. – ты тут давно, не проведешь меня к разделу биологии?

      – Биологии? В медики решил податься? – удивилась Бет, но пошла в сторону биологии.

      – Идея неплохая, но нет. Хочется помогать команде, когда кто-то повреждается или что-то такое.

      – «Что-то такое», – усмехнулась Бет, пока Уилл без разбора скидывал себе книги, – все?

      – Нет, постой, – Блексмит как будто прервал себя на полуслове, но решился договорить, – ты любишь восточную кухню?

      – Это на другом конце Сан-Диего?

      – Ну, в общем-то, да, но… если ты не хочешь, можешь зайти в забегаловку напротив школы и поесть дешевых бургеров.

      Уилл оказался настойчивым, но в голове Бетти не было мыслей пытаться отнекиваться, ей было интересно. Даже не то, как поступают с девочками мальчики, когда приглашают их в кафе, а то, как поступит Уилл Блексмит.

      ***

      Дин устало открыл дверь и с порога хотел развернуться и пойти дальше умирать в зале, как только услышал доносящуюся с кухни нарочно корявую русскую речь Джейн. Заходить он не торопился, ему было интересно, что она будет втирать его отцу, а при виде ребенка все взрослые разговоры, как правило, заканчивались. По заинтересованным вопросам папы Дин понимал, но активно отрицал, что отец заинтересован и думать о другом отказывается. Все, как и хотела Джейн.

      Дин с теплотой вспоминал старую хореографическую студию, в которую поступил еще до школы. Никакой одержимостью танцами и тому подобного у него не было, преподаватель вообще не увидела в нем тогда таланта, но именно она привила ему любовь к искусству. Уезжать из России ему не хотелось. Это единственное, что напоминало ему о детстве, матери и любви к себе. В последнее время он стал как никогда больше противиться себе. Не только в понимание балета, но и во всем. Он считал себя глупым, бездарным, ничего не умеющим. Он не знал, что должно такого произойти, что бы он полюбил жизнь.

      Думая об этом, Дин не заметил, как подошел к набережной. Темнело уже рано, бледнеющее небо отражалось в ледяной, шепчущейся с волнами, воде. Каменные ступени были особенно холодными. Чем дальше было к зиме, тем холоднее было все вокруг, а особенно сердца людей. Одиночество зашкаливало.

      Внезапно для самого себя Дин спустился ближе к воде, и резко опустил в нее ноги, незащищенные ничем, кроме кроссовок из тонкой кожи. Ноги, а потом и все тело обдало ледяным потоком поднимающегося вверх неприятного ощущения. Оно пробрало все, до костей. Ноги беспорядочно болтались, онемевая все сильней.

      В конце концов, он вытащил их и понял, что отхватит от отца. Но это было последним делом, о котором он будет волноваться. Дома его еще ждали уроки.

      Проболтавшись по городу три с лишним часа, мальчик все же вернулся домой, кроссовки еще не высохли. Он положил их на батарею, машинально придумывая тупую отмазку для отца, как вдруг услышал