Колхозник Филя. Александр Витальевич Бганцев

по кличке «Бравый» случайно набрел в пыльных кленовых кустах на троих знакомых, только что начавших разливать по стаканам водку. – Налейте, братцы, – говорит, – все пересохло, трубы горят, невмоготу. – Нет, – отвечают друзья, – иди себе с богом, нам и самим мало. «Бравый» не сдается, начинает взывать к гуманизму христианской морали. А те как бы ради шутки: – Хрен с тобой, нальем, – но с одним уговором: видишь, – вон, земляная жаба сидит?.. – Вижу, – говорит, – тут она, под веткой. – Ну, так если голову ей откусишь, – немедля 50 грамм и получишь. «Бравый», конечно, не мог промотать такого шанса: молниеносным аспидом вцепился в пупырчатую жабу, и твердой рукой поднес ее к своим небритым щекам. Амфибия доверчиво вперила в него свои огромные желто-агатовые зенки… но тут вдруг раздался хруст костей… собутыльники, будто обыватели на Болотной площади в момент казни Емельяна Пугачева, в ужасе с выдохом дернули головами вниз и в сторону, – и обезглавленный труп раврака, брыкнув напоследок миниатюрными ластами, полетел в одну сторону,  а выплюнутая голова – в другую… – Наливай!.. – нарушил тягостное молчание «Бравый», и по-хозяйски протянулся за стаканом…

      Конечно, наиболее дальновидные читатели, – а к таковым можно причислить любого, кто имел крепкого терпения дочитать до сего места, – наверняка не поверят, чтоб такой колоритный персонаж как "Бравый" не оставил после себя других неразрывно связанных с его образом сюжетов, – и будут правы. Потому, если бы мы попросили Владимира Петровича (а для пущей гарантии налили ему хотя бы 50 грамм), – он, наверняка, охотно рассказал бы еще, – к примеру, такое (в подлинности сего решительно нет никаких сомнений; если же на предыдущие хроники есть надежные свидетели, то в этом случае, скажу вам по секрету, в архивах существует даже надлежащее медицинское заключение, – на которое, в силу строгой врачебной тайны мы, к сожалению, не можем сослаться в конкретном виде; однако, обо всем – по порядку). То ли в Великий четверг, то ли в Страстную пятницу, – за давностию лет точно сказать затруднительно, – но бесспорно одно: напился «Бравый» опять до поросячего визгу. По-над плетнями, через колдобины, спотыкаясь и падая, – добрался с грехом пополам до своего жилища. Тем временем, жена его убирала скотину. – А ну, – говорит ей, – сейчас же подай что-либо на ужин – мру с голоду!.. – В хате в печи – чугунок со щами! жри – не подавись, скотина пьяная!.. навязался ты на мою голову,  когда только сдохнешь?!.. – коротко, но с чувством ответила супруга. «Бравый» с равнодушной покорностью выслушал эти откровенные пожелания своей половины, и для начала решил сосредоточиться на поисках выключателя. «Знаю, – говорит, – что он вот тут был, – за дверью… лап – лап, – нету!.. пропал, хоть ты тресни!..» Нащупал в потемках рогач, осторожно так, – как сапер мину, – подцепил чугунок: «кабы не расплескать!..» А жена там же, в печи, но в другом чугуне, варила помои свиньям: последних дней смывки с грязных кастрюль и тарелок, куриные кишки вперемешку с рыбьими внутренностями,