Обрывки. Павел Гушинец

открыть его на какой-нибудь Гвинее-Бисау и читать названия городов, рек и особенно небольших посёлков. Мне казалось, что я говорю на языке той страны, города которой рассматривал.

* * *

      Понятно, что с детства я хотел путешествовать. Лет в пять, помню, иду из детского сада с мамой привычным знакомым маршрутом, а в голове одна мысль:

      «А что будет, если сейчас свернуть не направо к нашему подъезду, а налево. Там же всё по-другому, иначе. Там какой-то неизведанный, непонятный, чужой мир».

      И я тянулся налево, в серую щель между высотками. Но мама крепко держала меня за руку, и дерзкая экспедиция пока откладывалась.

      В первом классе я оторвался. Сходил и налево, и через забор в чужой детский сад. И даже через полгорода на автобусе в кафе «Морозко» добрался. Вылазки становились всё смелее, я заходил всё дальше. Пока однажды автобус не высадил меня на самой окраине нашего городка. Дальше начинался лес, за которым, как я потом узнал, стоял кормилец города – огромный нефтехимический завод.

      Но тогда-то я об этом не догадывался. Стоял, смотрел на лес. Что-то там себе думал. Какие-то мысли крутились в детской голове. Наверное, так ощущал себя путешественник, добравшийся до окраины Плоского Мира. Сидел на краю, свесив ноги в космическую бездну, болтал этими самыми ногами, а внизу степенно ворочалась бы черепаха или кит, но это уже не важно.

      Я себя точно так же чувствовал. Это был край мира. Моего мира. Постоял немного, потом приехал следующий автобус, и я отправился на нём домой.

      Лет в десять я совершил два грандиозных путешествия. Мама свозила меня к своей тёте в Ригу и к бабушке в Уфу. Я познал Восток и Запад. Запад оценил больше. Узкие рижские улочки, булыжная мостовая центра, средневековая ратуша. Мороженое в старинном кафе, где на кафельной плитке сохранились императорские вензеля. Всё это показалось более сказочным, чем уфимские пятиэтажки спального района.

      Лет в одиннадцать я поехал в лагерь. Бабушка выбила путёвку в Крым. Тогда Союз ещё только развалился, но связи оставались. И мама дала мне с собой три валюты. Украинские карбованцы, белорусские зайцы и, как универсальную валюту – советские рубли. Они тогда везде ходили.

      Поражаюсь сейчас храбрости своих родителей. Привычная страна вдребезги. Лагерь – на территории суверенной Украины. Между нами границы, везде бардак, а они так легко меня отпустили. Я бы сейчас свою дочь не отважился отправить.

      Ну и ладно. Зато я впервые увидел море. И понял, что оно – это самое лучшее, что есть на свете.

      Потом я ещё немного поездил. В старших классах мы выбрались в областной центр. Гуляли по проспекту, казались себе офигенно взрослыми, пили пиво в сквере. Полтора часа на электричке – это вам не шутки. Затем – турпоходы по рекам и озёрам района. Наконец – поступление и столица. Я тогда из дома уехал – и всё. Началось моё самое большое путешествие.

* * *

      На первом курсе мы отчаянной до глупости студенческой толпой решили отметить Новый год на Красной площади в Москве. Взять, сорваться, рвануть пробками