Счастье Кандида. Саша Кругосветов

где на шоссе был установлен шлагбаум. Вагоны проходили под дугами жидкого металла, брызги красной меди падали на их крыши.

      «Красивое, но зловещее зрелище, – с волнением подумал Кент. – Надеюсь, крыши вагонов выдержат падение раскаленных капель металла. Зачем я вообще решил поехать по этой дороге?».

      Внезапно одна из пушек, управляемая, видимо, автоматикой, внезапно опустилась, струя меди пробила окно, и жидкий металл стал заливать вагон. Кент увидел лица пассажиров, перекошенные в безмолвном крике. Но это было лишь одно мгновение. Внутри что-то вспыхнуло, и бушующее пламя мгновенно охватило весь вагон. Поезд остановился.

      Охранник махнул рукой. Бульдозер двинулся в сторону горящего вагона, своим отвалом опрокинул его и сбросил в обрыв. Находящиеся внизу рабочие кинулись врассыпную, чтобы горящие осколки не задели их. А те, что были подальше и чувствовали себя в безопасности, смотрели с восторгом на происходящее и даже хлопали в ладоши. От их ладоней тоже отскакивали горящие искры, которые добавляли свою скромную лепту в горение вагона. В общем, они радовались, словно дети малые. Упавший вагон развалился. Кто-то стал заливать его пеной и растаскивать обгоревшие металлические и пластиковые обломки, в середине оставалась только куча несчастных созданий, некоторые еще беспорядочно двигали руками и ногами, передергивали плечами, а были и такие, что извивались всем телом.

      Появились уборщики. Они осмотрели груду беспомощно копошившихся людей и, не надеясь уже найти в этом движущемся месиве что-нибудь более ценное, чем несвязные, невыразительные и неэстетично обожженные компоненты когда-то полноценных человеческих особей, вооружились широкими пластиковыми щитами для уборки снега и двинулись к огромному пятиметровому люку для нечистот, толкая перед собой всю кучу целиком. В такт шагам они дружно пели гимн «Долой органику!», написанный для их предприятия Кременник-монолита классиком поэзии XIX века Лебедь-Толмачом:

      Слышно щебетанье пташек, – наконец пришла весна!

      На уборку полторашек поднимается страна.

      Широка страна родная, в ней поля и реки есть.

      Убираем нынче мусор, так его вообще не счесть.

      «Какая нелепость: во-первых, осень, во-вторых, жарища, и почему-то поют о весне, а весной будут петь о зимних холодах, что ли?» – подумал Кент.

      Пение уборщиков сопровождалось торжествующим ревом клаксонов автоматизированных платформ – видимо, для того чтобы даже самые закаленные сердца очевидцев происходящего содрогнулись от ужаса. Рабочие, не занятые передвижением мусора, веселыми криками поддерживали активные действия уборщиков. Люк для нечистот поглотил все, что осталось от неудачливых путешественников, и захлопнулся. Охранник торопливо перекрестился и прошептал: «Осспади памилуй, Осспади памилуй». Кто-то поставил рядом с люком простой деревянный крест, снизу донеслись звуки траурного марша Шатена. Струя меди ударила в крест, и он вспыхнул, словно свеча. У Кента перехватило дыхание.

      Локомотив подал назад, просвет между вагонами исчез,