Становясь Лейдой. Мишель Грирсон

теперь она старше… и люди меняются, Мае.

      – Люди никогда не меняются. Если ты снова отправишь нашего ребенка в эту… в этот ад, ей будет плохо. Нам всем будем плохо – и виноват будешь ты. Ты готов с этим жить?

      – Церковь в Оркене уж точно не ад. Не богохульствуй, Мае.

      Мама смеется:

      – Чтобы совершить грех богохульства, надо быть верующей. – Она отбирает у папы кочергу, ворошит угли в камине. – Они едят людей заживо.

      Папа морщится.

      – Почему сейчас, Питер? Что произошло?

      – Прибыло рыболовецкое судно из Ставангера. Капитан нанимает матросов на зиму…

      – Никто не нанимает матросов зимой.

      – Он хорошо платит, Мае. Мне нужна эта работа.

      Мама прекращает ворошить угли.

      – Им нужно больше людей на шлюпки… Чтобы отслеживать косяки рыбы в местах нагула.

      Она оборачивается к нему, держа кочергу, будто меч. Но не говорит ни слова.

      – Им нужны люди, которые знают западное побережье и особенности здешней погоды… Ты сама знаешь, что на суда берут только христиан. – Папа отбирает у мамы кочергу и ставит ее у камина. – Так есть и так будет. По крайней мере, в наших краях. Люди молятся единому Богу и посещают воскресные службы в церкви, даже если в тайне от всех шепчут ветру имя Одина. И если мне хочется получить постоянную работу, я должен поступать так же.

      Мама обнимает себя.

      Папа кладет руки ей на плечи.

      – Нам нужны деньги. Нам надо чем-то кормить дочь зимой. Да и тебя тоже не помешало бы подкормить… иначе как ты родишь мне второго ребенка?

      Она отстраняется.

      – Маева, пойми. Мы ее прячем, мы прячем тебя, и это лишь подогревает сплетни. – Он привлекает ее к себе, приподнимает ей подбородок, чтобы видеть ее глаза.

      – Я пытаюсь ее защитить.

      – И я тоже. Но с ее рождения прошло целых семь лет. Я уверен, опасности больше нет. Уже пора, Мае… Пойми.

      Раскат грома заставляет нас всех вздрогнуть от неожиданности.

      Мама мчится к двери.

      – Белье намокнет!

      Я бегу к окну спальни, смотрю на них сверху. Они носятся по двору, срывают с веревки рубашки и простыни. Небеса проливаются ливнем, как только мама и папа подходят к крыльцу. Я слышу их смех. Дождь шуршит, словно шикает на всех нас и велит замолчать. Я отхожу от окна, прижимаю к груди свою куколку.

      Они не чувствуют грусти, разлитой в воздухе.

      Не ощущают опасности, что несется на крыльях ветра.

      Что было

      После шторма дождь лил много часов и наконец успокоился, превратился а легкую изморось, обернувшуюся туманом. Воздух был таким влажным, что, казалось, его можно пить. Ярость ветра угасла, море сделалось на удивление тихим. Словно и не случилось никакой беды.

      Светловолосый мужчина спрыгнул с палубы траулера на пирс. Схватил тяжелый канат, обвязал им швартовную тумбу. Второй мужчина – темноволосый и бородатый, тот, в чьи глаза избегала смотреть Маева, – коротко свистнул с кормы. Маева украдкой взглянула на его руки, ловко наматывавшие канат на крепежную скобу. Один виток, второй, третий, все туже и туже,