Крещение свинцом. Василий Дворцов

зуботычину, но только не эту самодовольную дьяковскую улыбочку. Лютый уже не знал, куда ещё закосить глазами, и сжимался, сутулился, срываясь с шипа на сип:

      – Да! Согласен. Согласен: виноват. Ну? Да. Виноват я! Был такой момент, заёрзал, заелозил. Ну? Прости.

      – Бог простит. И понятно, никто блатным не верит. Что они оценят? Просто увидел его страх, ну и среагировал. Можно сказать – срефлексировал, не успев подумать. Такой головорез и струхнул. Так что это ты меня прости. Согласен, зря на риск иду.

* * *

      – Фамилия?

      – Благословский.

      – Имя и отчество?

      – Дмитрий Васильевич.

      – Год рождения?

      – Тысяча девятьсот тринадцатый.

      – Место рождения?

      – Томск.

      – Место проживания на момент мобилизации?

      – Вологда.

      – Национальность и гражданство?

      – Русский, гражданин СССР.

      Капитан – молодой, но уже полнеющий и лысеющий, устало задавал протокольные вопросы, не поднимая головы от бумаг. И правда, сколько же раз он сегодня проговаривал и выслушивал то, что можно было просто прочитать. С обеда начал, так что уже человек тридцать точно прошерстил.

      – Когда и каким военкоматом вы были мобилизованы в Красную армию?

      – В Красную армию мобилизован двадцать пятого января тысяча девятьсот сорок второго года Ленинским райвоенкоматом города Вологды.

      – В какую часть вы были зачислены и в качестве кого служили?

      – Зачислен рядовым красноармейцем в третий взвод пятьдесят шестого отдельного батальона связи двадцать четвёртой стрелковой дивизии. Позже, когда дивизию перевели под Тамбов, был отправлен на курсы связистов.

      – А как это получилось? – Капитан нехотя поглядел на стоящего навытяжку рядового. – Как вообще вы оказались мобилизованы? Вы же были под «бронью». В анкете сказано: «Происхождение: из служащих, лишён прав не был», но тут же далее: «Возведён в сан диакона Русской Православной Церкви». Вам же не в Рабоче-крестьянской Красной Армии, вам, в лучшем случае, в народном хозяйстве, да и то под надзором.

      – Я очень хотел… Родину защищать.

      – И что? Пошли на подлог? – Капитан опять уткнулся в личное дело. В свете керосинки блестели золотистый, в синей окантовке с белыми звёздочками погон и круглая лысинка на темени. – В разведку зачем напросились? Захотели сменить место службы в надежде утери личного дела при переводе в нашу триста тридцать девятую дивизию?

      – Я правда очень хотел Родину защищать.

      – «Правда»? А что есть «правда»? Для вас? – Ну вот, начинается. Капитан откинулся на табурете, скрестил руки на груди, перекрыв яркий, новенький орден Отечественной войны второй степени. Наверное, за Грозный или Гудермес, там в январе-феврале энкавэдэшники с эдельвейсовцами, а ещё пуще с местными предателями крепко бились. Пухлое, мучнисто-белое лицо в каре начёсанной поперёк лба прядки и низких висков продолжало выражать усталое равнодушие, но в глубине синих, как у младенца,