Лягушачье молоко. Григорий Петрович Сакулин

ерега Камы был построен большой двухэтажный барак из бруса, а вокруг него высокий деревянный забор с протянутой по верху колючей проволокой. По углам лагеря, как по команде, встали караульные вышки для часовых. Лагерь для военнопленных был готов за два месяца.

      В начале лета пасмурным дождливым днем к пристани Усть-Пожвы старенький пароходик причалил такую же старую и обшарпанную баржу. С нее бросили дощатые сходни и под любопытные взгляды деревенских жителей на берег стали сходить пленные немцы.

      На пристани пароход с баржей уже ждали наши солдаты с автоматами. Некоторые из них держали за ошейники овчарок, злобно рычащих на военнопленных.

      На берегу, покуривая и поглядывая на выгружающихся немцев, стояли два офицера в форме войск НКВД. Один был в звании майора, на плечах второго виднелись капитанские погоны. Капитан пальцами правой руки держал папиросу, а вместо левой был пустой рукав офицерского кителя, заправленный под поясной ремень.

      Пленные, понурив головы и стараясь не смотреть на местное население, колонной шли по мосткам пристани к берегу. Скрипели доски, качался настил под ногами немцев, слышались громкие резкие команды конвоиров, рычали собаки.

      Несмотря на мелкий противный дождик, на берегу собралась целая толпа из местных жителей. В основном, конечно, это были бабы, старухи и мальчишки. Всем хотелось поглядеть на пленных фашистов.

      Петька Сакулин увязался за старшими братьями на пристань, услыхав, что немцев везут. Он постоянно слышал от взрослых, от матери, от братьев, что наши воюют с немцами. У многих его друзей отцы были на фронте. А некоторых усть-пожвинских мальчишек уже звали безотцовщиной, потому что их отцы погибли на войне.

      Мальчишки в толпе вылезли вперед взрослых, чтобы как следует разглядеть пленных. Петька тоже хотел хорошенько рассмотреть немцев и на карачках полез вперед между чьих-то бабьих ног в кирзовых сапогах. Получив пару подзатыльников от взрослых, он все равно пролез к остальным мальчишкам.

      – У, пострелята! Нигде от вас покою нету, – проворчал чей-то бабий голос.

      Петька даже не оглянулся. Он во все глаза смотрел на немцев.

      Вот они какие оказывается, эти кровожадные враги, которые хотели нашу страну захватить! Фашисты проклятые!

      Правда, теперь немцы не походили на тех злобных врагов, о которых писали советские газеты и рассказывали в школе.

      По мосткам брели изможденные, грязные, небритые, одетые во что попало военнопленные. Вот, идет один в потрепанном немецком кителе со срезанными погонами. На другом грязная шинель с оторванным хлястиком, а на голове мятая пилотка, натянутая по самые уши. На ногах у многих немцев стоптанные непонятные чоботы. Только у некоторых более или менее добротные кирзовые сапоги.

      Немцы выбрались на высокий берег. Однорукий капитан что-то скомандовал по-немецки и пленные стали строиться в колонну по три.

      – Фашисты, проклятые! Сынка мово убили, ироды… – простонал какой-то старик в толпе.

      Толпа словно ждала сигнала и сразу загалдела всеми голосами. Засуетились бабы, одновременно причитая и выкрикивая ругательства в сторону немцев. Угрожая пленным своим костылем, что-то кричал дед, у которого фашисты сына убили. Овчарки конвоя тоже будто ждали команду и сразу залаяли на немцев, капая бешеной пеной с клыков.

      Начался самый настоящий гвалт! Мальчишки, не удержавшись, бросились подбирать гальки на берегу, чтобы закидать ими фашистов.

      Петька только вертел головой от страха, глядя то на деревенских, то на немцев. Толпа, выкрикивая угрозы и ругательства, начала медленно приближаться к пленным. Те, по-прежнему стояли колонной, вжав головы в плечи, будто ожидая неизбежной расправы.

      Майор бросил папиросу на землю и загородил собой немцев от толпы.

      – Чего расшумелись, граждане? Прошу, всех успокоиться! – громко и властно сказал он.

      – Ить, фашисты же! Они мужиков наших убивали! – зло крикнула из толпы одна бойкая баба.

      – Казнить их надо, язви их в душу! – поддержал ее буйный дед. Майор сурово посмотрел на деда и сказал:

      – Были фашистами, а теперь – это, военнопленные. Казнить-то, проще простого! А кто будет нашу страну за них восстанавливать? Бабы, подростки, да старики? Нет уж! Пусть теперь эти вояки поработают на советский народ! Пусть своим трудом и кровавым потом смоют свою вину за разорение нашей страны. Ну, чего молчите? Верно говорю?

      Толпа молчала. Мальчишки, побросав гальки, дали стрекача в разные стороны. Дед вздохнул.

      – Верно говоришь, товарищ командир! Пленных бить нельзя! Я устав знаю. Я тоже воевал. Ишо в японскую. Идемте, бабоньки по домам, неча тут толпиться, – сказал буйный дед и кряхтя заковылял прочь, опираясь на свой костыль.

      Народ стал быстро расходиться. На пристани остались только немцы, конвой, да еще мальчишки, которые как ни в чем не бывало снова собрались, чтобы глазеть на пленных.

      Конвойные солдаты с автоматами встали по краям колонны. Прозвучали команды по-русски и по-немецки. Пленные четкой колонной, в ногу, как на марше,