Время возвращать долги. Александра Ронис

ловить на себе жалящие недовольные взгляды сестры, чувствовать исходящий от нее негатив. Почему-то здесь, дома, он оказался уязвим и беззащитен перед теми, к кому так жадно стремился. Морально он был готов к тому, что окружающие не скоро забудут его преступление и не единожды напомнят о нем, но вот то, что с порога его оглушит неприятием сестра, этого он не ожидал. Поэтому, как только мама скрылась в комнате Насти, и оттуда донесся возмущенный бубнеж подростка, Крест натянул спортивку, кроссовки и ушел бродить по родным улочкам.

      На улице уже темнело, несмотря на то, что дни давно шли на рост. Крест медленно шел по улице, прислушиваясь, наблюдая за тем, как во дворах домов за высокими заборами сельчане занимались домашними делами. Скрип, стуки, невнятный говор, редкие вскрики на фоне свежего весеннего воздуха – все это было давно забытой мелодией, сопровождавшей его первые семнадцать лет жизни.

      У большого дома из красного кирпича под новой, недавно перекрытой крышей в конце улицы Крест остановился. Здесь жил его друг и одноклассник Макс Сладких, косвенно из-за истории с которым Крест и оказался на зоне. Только об этом мало кто знал – сам Макс, Крест и пара друзей в городе. По словам мамы, после произошедшего несчастья семейство Сладких никуда не уезжало из деревни, так и жило здесь в заботах о сыне.

      Сквозь забор Крест разглядел на заднем дворе беседку, где в приглушенном свете сгущающихся сумерек в инвалидном кресле угадывалась знакомая фигура. Крест свистнул особым свистом, служившим когда-то средством общения в их мальчишеских играх, и фигура в кресле зашевелилась, принялась оглядываться по сторонам.

      – Макс, – Крест свистнул еще раз, махнул рукой, привлекая внимание.

      Больно было смотреть на то, как некогда здоровый и крепкий парень превратился в обездвиженного калеку, способного передвигаться только в инвалидном кресле. Зато радость на лице Макса была неподдельная, искренняя, как у мамы.

      – Джон!

      Еще одно забытое прозвище.

      Крест распахнул калитку, вошел во двор, мужским объятием приветствовал друга. На крыльце дома тут же появилась тетя Галя, мать Макса, привлеченная громким лаем молодой овчарки, бешено скачущей на цепи у конуры в дальнем углу двора. Старина Рекс, рыжий пес с черными подпалинами на брюхе, привыкший ко всем друзьям своего юного хозяина, которого помнил Крест, уже умер.

      Судя по тому, как сухо поздоровалась женщина, Крест сделал вывод о том, что она тоже не в курсе, что же на самом деле привело к его аресту и последующему заключению. Что ж, друзья сдержали слово, и никто ничего не узнал. Интересно, а сам Макс?

      – Как жизнь? – Крест хоть и не хотел, но не сдержался, скользнул глазами по спрятанным за теплым пледом ногами друга, которые больше ему не служили.

      – Знаешь, иногда я думаю, что моя жизнь сложилась все же лучше твоей, несмотря на то, что я теперь калека, – горько пошутил Макс, и Крест понял, что тот все знал. – Спасибо, Джон. – Знал и ценил.

      – Джон, – улыбнулся Крест, – ты все так же любитель английского?

      – Нет, –