Духота. Валерий Иванович Лапковский

есколько листов чистой бумаги и протянул их допрашиваемому:

      – Пишите, пожалуйста, объяснительную записку в КГБ!

      Час назад у здания американского посольства в Москве остановили тощего субъекта в пальто на рыбьем меху и войлочных башмаках, называемых в народе «Прощай, молодость!». Мороз-Трескун сильно надрал парню уши покуда, не решаясь подойти к охраняемым воротам, он, чтобы не привлекать лишнее внимание, слонялся поодаль от большого дома, на чьём фасаде реял полосатый стяг с искорками пентаграмм, похожий на апокалиптическую десницу, держащую семь звёзд.

      Нарушителя порядка препроводили в тёплый полуподвал близ дипломатического особняка, где грелась наружная стража. Серые тулупы озябших постовых перетягивали узкие белые ремни, точно вырезанные из газет полоски, что во время войны с Гитлером клеили на окна, дабы уберечь стекла от бомбёжек.

      Пожилой усатый начальник с тремя красными лычками на погонах равнодушно повертел в руках паспорт пострела, косясь на гаванскую сигару, которую башибузук с его разрешения закурил и стряхивал густой пепел в блюдце, заваленное окурками папирос и сигарет. Сержанту стало жаль малокососа:

      – Слушай, приятель… Мотай отсюда пока цел. Бери документ и дуй во все лопатки!

      Это совсем не входило в планы двадцатилетнего балбеса. Такой вариант пограничной ситуации его нисколько не устраивал. Ведь он, преодолевая глубокий страх, попёрся на рожон, не просто так, а сунув в карман на случай провала готовность к любому исходу. Прими шалопай в качестве руководства к действию рекомендацию сердобольного страрпёра, драма, которую мысленно отрепетировал сто раз и теперь играл, грозила ни за понюшку табаку превратиться в заурядную комедию – буфф, из диверсии в дивертисмент.

      Он принахохлился и упрямо выдавил:

      – Не пустите сегодня – прорвусь завтра!… Или свяжусь с закордонными корреспондентами.

      Тогда служивый, корректно выслушав кристально ясные доводы оппонента, медленно набрал номер на телефонном диске и кому-то очень вежливо доложил об инциденте.

      Примчалась серая «Волга».

      Два добрых молодца зажали злоумышленника на заднем сиденьи. Место рядом с водителем оседлал отлично выбритый мужчина в норковой шапке. Сдавая задержанного, сержант обратился к нему чётко, по уставу:

      – Товарищ майор!

      Кабинет у товарища майора оказался самый обыкновенный: стандартные, как в милицейской караулке, жёсткие стулья с прямыми спинками, телефон, вешалка, надоевший портрет плешивого в потёртой жилетке помощника стряпчего поверенного («всевидящие глазки милого Ильича», по описанию Горького).

      Когда возмутителя общественного спокойствия вели по коридору на допрос, он заметил стенд «Рисунки наших детей» и усмехнулся, вспомнив, как дряхлый Сталин осентименталил свою дачу, повесив на стену извлечённый из иллюстрированного журнала крупный цветной фотоснимок жизнерадостных жопынят.

      – Имя и фамилия! – строго потребовал представитель силы и власти, держа перед собою раскрытый документ гражданина с отклоняющимся поведением.

      – Викентий Гладышевский.

      – Выложите всё из карманов на стол!

      Смятая трёхрублёвка,… тёмно-синяя книжица с тонким золотым крестом на обложке,… деревянная ложка, расписанная в древне-русском стиле.

      – Оружие?

      – Не имею.

      Офицер полистал паспорт.

      – Почему нет прописки?

      – Не дают.

      – Почему?

      – Не знаю.

      Кагэбешник потряс в воздухе Новый Завет, проверяя, не выпадет ли что заложенное между страницами. Взял в руки и стал пристально рассматривать красно-голубой узор кустарного изделия, будто зашифрованный чертёж новой подводной лодки или депешу лешему, нацарапанную на бересте восемьсот лет назад…

      Владелец раскрашенного орудия для еды, вытаскивая деревяшку из нагрудного кармана, нашивал задорную аппликацию на тусклый алюминий казённых вилок, эпатируя студенческую столовку, точно современного читателя словаря Даля бутыркой на шляпе бурлака. Чудак носил расписуху сперва с плоскими морскими камешками, подобранными на могиле Грина в Старом Крыму, а потом, когда раздал их знакомым, с томиком Нового Завета, который подарил ему осторожный иностранец-аспирант, любезно отказавшись поставить на презенте дарственную надпись из опасения раньше окончания срока пребывания быть выпертым из страны, где текут реки молока и мёда средь кисельных берегов атеизма.

      По вечерам утомлённый длинными лекциями, галдящей публикой в полутёмных факультетских коридорах, где на каждом углу торчит картонная бирка с указанием, кто отвечает за противопожарную безопасность (в альма матер пылает огонь познания!), он в шумном общежитии, набитом железными койками, магнитофонами, клопами, бутылками, тщеславием, конспектами, драками, иллюзиями и прочей ерундой якобы самой счастливой поры жизни, снимал и вешал в углу подле своей кровати на стул пиджак, чувствуя в кармане приятную тяжесть пистолета крупного калибра: там лежало Евангелие.

      Порой