Шпаги и шестеренки (сборник). Владимир Аренев

радостное тысячами глоток!

      Следом за папой и Михельке шел Канцлер. Михельке не видел его, но даже сквозь приветственные крики слышал деревянную ногу: скрип-стук, скрип-стук. Однако это было ничего, ведь вокруг разливалось столько радости!

      А потом перед ними с папой вырос боевой красавец и отдал честь. Крепкий, мощный, он стоял навытяжку и сиял белозубой улыбкой. Генерал Октавио Остенвольф, герой многих битв с атакующими город дикарями, защита и гордость Кетополиса!..

      Серые, как зимнее небо и броня кораблей, глаза Остенвольфа встретились с голубыми глазами Михельке. Наследник понял, что стоит с восхищенно открытым ртом, словно глупый малыш, и смутился; но Остенвольф внезапно подмигнул ему и обратился к королю:

      – Вы позволите, ваше величество?

      Отстегнул кортик, встал на одно колено и вручил его Михельке. А потом – восторг такой, что чуть сердце не лопнуло!.. – крепко взял наследника, посадил его на плечо и встал. Михельке вознесся к серому небу, оказавшись выше всех, у всех над головами; выхватил кортик из ножен и взмахнул им!

      – Урррааа!!! Урррурррурррааааа!!! – прокатилось от корабля к кораблю. Народ разразился криками радости, серое небо разорвали алые, синие и желтые огни фейерверков.

      Михельке сидел на крепком, надежном плече генерала Остенвольфа и плакал от счастья, а все кричали ему, радовались ему, поддерживали его! Ах, как он хотел бы быть героем, как генерал Остенвольф – но ему выпала доля стать королем, как папа.

      Гордый, Михельке глянул на папу, но папино лицо совсем не понравилось ему, и он, чтобы не портить счастливый миг, отвел взгляд. Но рядом с папой был Канцлер, и лицо Канцлера было еще хуже папиного. Настолько хуже, что улыбка сползла с губ Михельке, а рука с победно поднятым кортиком опустилась. Тут и Остенвольф снова встал на колено и бережно поставил наследника перед королем:

      – Осмелюсь сказать, у вас прекрасный сын, ваше величество!

      – Вольно, генерал, – махнул рукой папа.

      Михельке боялся, что теперь будет какое-то наказание – очень уж странно смотрели на них с Остенвольфом папа и Канцлер. Но ничего так и не случилось, и теперь Михельке с дрожью предвкушения ждал парада и новой встречи с генералом. Сможет ли он снова поднять его на плече, ведь наследник за этот год порядочно подрос? И каждый скучный, одинаковый день приближал мальчика к большому, праздничному…

      Шесть утра, протрубил кит. Михельке с неохотой встал, ожидая визита доктора Вандермеера. Тот отчего-то задерживался, не входил и мистер Джонс. Михельке на всякий случай подошел к окну, отодвинул, приплясывая на холодном полу, тяжелую портьеру. Во дворе была необычная суета: прислуга бегала туда и сюда, таскала какие-то вещи; что-то было не так.

      За спиной открылась наконец дверь, но никто так и не вошел – заскрежетала вторая, редко открываемая створка. С пыхтением и топотом несколько слуг, рты которых отчего-то были замотаны тканью, протащили мимо удивленного Михельке чугунную ванну.

      – А