Человек со многими голосами. Андрей Дашков

оркестра. Палач орудовал раскаленным прутом с не меньшим изяществом, чем дирижер – своей палочкой.

      Крестоносец поймал себя на том, что, отделяя красоту от зверства и безнадежно сопротивляясь их слиянию, он занимается противоестественным делом, ведь в подобных местах пытка считалась обязательным номером двухчасового представления. Хор, оперные солисты, оркестр, рок-группа и жертва – синтетическое искусство во всей полноте. Так его и воспринимало подавляющее большинство. Холуи барона были в экстазе. Крестоносец не первый раз замечал, что самыми восторженными слушателями обычно являлись те, кто очень скоро мог стать следующей жертвой.

      Концерт действительно получился впечатляющим. Там и тут в полумраке огромного зала вспыхивали блики на лакированном дереве и металлических частях инструментов и пюпитров, мерцали струны, сияли белки и зубы музыкантов, драгоценности аристократов; от сцены тянуло жареным мясом, дымом березовых поленьев, кровью и паленым волосом; на верхних ярусах темным зверем притаилась толпа простолюдинов; огромные тени, казалось, существовали сами по себе. Зал отличался великолепной акустикой. Старая, величественная, тяжелая и жестокая музыка индустриальных времен звучала во всей своей красе и мощи. Музыка из прошлого, но одновременно в ней было и предощущение будущего, сочетание кровавого Средневековья с утонченной порочностью высокоразвитой цивилизации. В ней также неуловимым образом соединились благородство и низменные страсти, возвышенное и греховное, земное и уводящее к нечеловеческому совершенству. И мучения жертвы навязчиво напоминали о том, что плоть неминуемо вернется во прах, тело обречено на страдания, старость (это в лучшем случае) и смерть. Soma-sema. Но крестоносец не знал никого, кто спешил бы по доброй воле освободить свою предполагаемую душу.

      Как почетный гость, он сидел по правую сторону от барона. И то, что их кресла разделяла «санитарная» зона шириной в три метра, не имело значения. Редко кто приближался к крестоносцу на расстояние вытянутой руки, еще меньше находилось желающих прикоснуться к нему. Разумеется, речь не идет о тех случаях, когда он сам вступал в контакт. Он был отверженным, обреченным на одиночество, и мир ежеминутно напоминал ему об этом. Он испытывал на себе брезгливость со стороны трусости и низости, воспринимая ее с непростительным для падших высокомерием. Такова была плата за страх, который он внушал. И очень возможно, что когда-нибудь придется заплатить еще дороже.

      Но крестоносца не останавливали и более определенные угрозы. Soma-sema… Он кожей ощущал разлитую в воздухе напряженность. Барону было не до музыки и даже не до садистских удовольствий. Он был не на шутку озабочен. Барон не знал, зачем в его городе появился крестоносец. Кое-кому из новых феодалов в подобных случаях казалось, что самый простой выход – убрать незваного гостя, затем убрать убийцу, сжечь оба тела и ждать последствий. Этот барон оказался умнее.

      К началу второго часа крестоносцу изрядно надоели забавы развращенных аристократов. Впрочем, забавы черни были еще скучнее. Он предпочел бы получить от барона женщину – в качестве взятки