Зверь в океане. Андрей Дашков

(их было двое), питались. Дело достаточно интимное, однако я – существо невоспитанное. Эти двое жрали торопливо и жадно, но, очевидно, не потому, что я оказался поблизости, и не потому, что они опасались за сохранность пищи. Люди попросту умирали от голода. Вероятно, они сходили с ума. У них не было ничего, кроме собственных зубов и ногтей, и они заглатывали куски окровавленного мяса, отрывая его от тела, лежавшего на дне каноэ. Для этого им приходилось низко наклоняться; они клевали, как два жутких поморника, даже не обращая внимания на то, что их шатающиеся зубы выламываются, а под ногтями кровоточит.

      Я понял все, почуяв запах. Для Лимбо запахи атмосферы почти ничего не значат. Как и то, насколько сильно загрязнен или отравлен воздух. Он – дитя нового мира. Но сейчас мы находились в самых чистых местах Мирового океана, и слабый ветер дул от дрейфующего каноэ в мою сторону.

      Последние сомнения рассеялись, когда один из людей поднес ко рту раковину, форму которой ни с чем не спутаешь. Это было человеческое ухо. Не слишком питательный и почти безвкусный хрящ (знаю по собственному опыту), однако человек сожрал и его. Второй в это время пил кровь – я слышал сосущие звуки, похожие на долгий сдавленный вдох через рот.

      Меня мутило, но только от жары. В тропиках находиться вне воды было почти невыносимо. Глядя на двух безумцев, я ничего не чувствовал. Мне приходилось видеть и не такое. Например, то, как акулы потрошат молочного детеныша косатки…

      Должно быть, я бесчеловечное и бесчувственное создание – венец творения, вернувшийся в колыбель. И кто знает, есть ли это новый, совершенный способ существования или быстрое и безнадежное угасание расы?

      У меня нет сомнений в том, кому принадлежит мир. Безусловно, акулам и косаткам. Нам, двуногим, деваться некуда – суша поглощена океаном… может быть, за исключением миниатюрных и бесплодных клочков земли, на которых мы будем рвать друг другу глотки (если доберемся до этих благословенных мест). Во всяком случае, я пока еще не нашел ни одного острова, но вот оно, доказательство их существования, – сделанное из дерева каноэ. Лучше бы я вообще не умел думать обо всем этом!..

      Кто-то из моих косаток поддел поплавок головой. Каноэ опасно покачнулось. Один из двуногих нечленораздельно завизжал и заколотил по воде рукой. Я окликнул его на единственном языке, который знал. Оба повернули ко мне перепачканные в крови лица. Самцы, черт бы их побрал!.. Кроме того, они были почти трупами. Их уже ничто не могло спасти. Окажись в каноэ самка, я бы, пожалуй, рискнул. А так – незачем.

* * *

      Мне патологически не везет. Ни одной самки за восемь лет непрерывного движения! Сколько я проплыл с косатками за это время – сто тысяч миль? двести тысяч? полмиллиона? Во всяком случае, совершил несколько десятков кругосветных путешествий. А человеческую самку так и не нашел.

      Иногда мои чресла разрываются от напряжения. Особенно когда совокупляется Лимбо и невольно предлагает мне разделить с ним его вожделение. Я становлюсь робкой тенью, проникающей в его сознание. И тогда мое