Ляда. Алексей Николаевич Загуляев

Просто спал плохо.

      – Это хорошо, что здоров. Потому как ты мне здоровый нужен и в полной моральной готовности. Когда Валерка от меня убежала… Ну, жена моя вторая. Я же пить начал… Понимаю, пьяный я сам не свой и почти даже не человек. Правильно и сделала, что убежала. Вот в ту же ночь, как она оставила меня одного в доме, сон мне приснился. Я бы даже сказал, что это не совсем сон. Всё было как бы наяву. Понимаешь? Как бы! И не белая горячка это. Знаю по собственному опыту, отличу как белое от чёрного. Поверь, Андрей. Просто поверь. Это важно. Вот и снится мне Настя моя. Сидим мы, значит, в сторожке на болотной станции и жижу зелёную из стаканов гранёных пьём. На щи похожа, но по вкусу как фанта. И рассказывает она мне странную историю. Про тебя.

      У Андрея округлились глаза. Он чувствовал, что внутренне рассыпается на кусочки. Пытаясь воссоздать свою цельность, он представил Торквемаду старой пандой в бамбуковом лесу, в белом костюме и с сигарой в руке. В детстве у него получалось успокаивать себя такими фантазиями, если что-то начинало выходить у него из-под контроля. Только на шерстистую морду никак было невозможно приладить шрам, который украшал левую скулу настоящего Петра Александровича. Шрам хоть и банальный, но без него директор никак Андрею не представлялся.

      – Ведь ты же не мог знать Асю, так ведь? – спросил директор, уставившись на Андрея немигающими глазами. – Андрей, ты меня слышишь?

      – Да, да… Нет. Не мог, – совсем потерявшись, ответил Андрей.

      Торквемада покачал головой:

      – Вот и я слушаю её и удивляюсь. Но не перебиваю. Ты, говорит, вели Андрею, охраннику вашему, на болотную станцию прибыть и кресты установить вглубь болот от сторожки, в пятистах метрах друг от друга. Три креста. И как последний крест установит, то тут же и найдусь я. Это она мне так говорит. Понимаешь? Бред ведь полный, согласись. Я и сам, как отошёл только от этого полусна, подумал, что бред. Весь день из башки это у меня не выходило, но не так чтобы по-настоящему, больше как навязчивая идея. Всякого я, конечно, повидал в жизни. И наслышан был ещё и не о таком. Но чтобы поверить в подобное, когда оно с тобой происходит, это, знаешь, трудно очень. На следующий день я к спиртному больше не прикладывался. Как отрезало. Держу рюмку, а она то жжётся пламенем, то будто бы жидким азотом её наполнили. Спать ложился, как на свидание шёл. Жду. И находит на меня опять эта мара, не явь и не сон. Снова с Асей сидим в сторожке, и она меня уже попрекает. Ты, говорит, не веришь мне, а между тем выхода у тебя другого нет – либо найдёшь меня тем способом, о котором я тебе говорила, либо всю жизнь совесть глодать будет и до костей изгложет. И я соглашаюсь с ней. Слово даю. А мне, знаешь, что в дурмане, что наяву – слово дал, значит сдержи. Никому я про наши эти две встречи с Настей не рассказал. Вот кроме тебя сейчас. Была бы Лерка рядом, ей бы наверняка проболтался. Но хорошо, что не было её. Не знает – так оно и лучше и для неё и для меня. Подумал я, что если это между нами с тобой только останется, то что я теряю? Ничего. А если шанс найти