Самая младшая. Лариса Романовская

опять над тарелкой заснула! Нет, это ненормально, в стену вот так смотреть, будто там ей мультики включили!

      Бабушка опять поворачивается к раковине. Не видит, как Полина втягивает в себя воздух. А остальные видят.

      – Если в стенах… – Стаська откусывает половину бутерброда. И дальше мычит: – Если в стенах видишь руки…

      Полина этот стишок знает, он дурацкий. Иногда ее так дразнят в школе. Но Стаська сейчас не Полину обзывает, а немножко бабушку. Та сердится. Но кричит не на Стаса:

      – Бес, уйди! Такой наглый стал, ничем не отгонишь, ни тапкой, ни веником. Я трость Толину взяла, так этот паршивец ее чуть не сгрыз!

      – Антонина Петровна, минуточку! Я сейчас его перевоспитаю!

      Папа выходит из-за стола, подхватывает Беса на руки. Передние лапы ему складывает так, будто это сам Бес умоляет, чтобы его простили. Сам Бес только скулит, но папе этого достаточно:

      – Видите, Антонина Петровна, он раскаялся, – и папа стал говорить тонким, кукольным голосом: – Простите меня, я буду хорошей собакой, послушной собакой…

      – Блохастой собакой! – подсказывает Стаська.

      – Я стану интеллигентной таксой из приличной семьи, честное собачье слово!.. Черт!

      Это Бес извернулся и все-таки папу за палец тяпнул. Бабушка больше не ругается:

      – Слава, сильно он? Покажи палец.

      Папа только отмахивается:

      – Ерунда. Бес отвык, что с ним так можно.

      Это правда: никто, кроме папы, не может Беса так тискать – он не разрешает. Наверное, потому, что Бес раньше был только папиной собакой. Он тогда был совсем щенком. А теперь Бесу одиннадцать лет, а Полине восемь. Но о грустном не надо пока. Бес еще очень сильный. И он больше не сидит под раковиной, а цапает Стаську за штанину, подвывает. Потому что Стас себе снова бутерброд сделал, из колбасы и овсяного печенья. С точки зрения Полины, получилась какая-то гадость жуткая. А Стаське нравится. И Бесу нравится, иначе бы он не выпрашивал.

      – Уйди, я сам голодный… Ладно, Бесятина, уговорил, я тебе шкурку дам! – обещает Стас.

      А бабушка Тоня допивает свой кофе и говорит таким тоном, будто она самая настоящая Королева Кирпичной страны:

      – Бейлис Мейсон Честрефильд, вы прощены! Ступайте вон!

      Бес не понимает, что Бейлис Мейсон Честрефильд – это он сам, просто по собачьему паспорту. Зато он догадался, что бабушка больше не сердится, и стал хвостом молотить. Хвост скобкой изогнулся – как будто Бес им улыбается.

      Очень секретное письмо

      Их дача старше, чем мама, но младше, чем баба Тоня. Здесь мама жила, когда была маленькой. И Нелька, и Стаська. И даже Стаськина настоящая мама. А Полины тогда не было. Совсем. Про «совсем» хорошо думается, если стоять у окна и смотреть вниз, на огород. Там Бес между грядками носится, ловит Стаськин «апорт». В смысле старую резиновую тапку ловит. А еще там папа и дед сидят на качелях-гамаке. Они курят и разговаривают: дед Толя руками размахивает, а папа кивает. Скоро папа вспомнит, что дед Толя не видит его кивков, и начнет вслух говорить «Ага» или «Ну конечно». А пока папа просто трясет головой.