Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека. Владимир Соловьев

у него, чем кончается «Анна Каренина»?

      Этот эпизод имел посмертное продолжение, я к нему еще вернусь на страницах этой книги.

      Мой сосед Сережа Довлатов

      Уходят те, кого ты знал и кто знал тебя, и уносят по частице тебя самого. И хоть ты пока еще жив, но ты как бы уменьшаешься в размере, улетучиваешься, испаряешься, пока не сойдешь на нет, даже если будешь все еще жив.

      Как долго я живу, думаю я, провожая мертвецов. В нашем и без того немногочисленном военном поколении мало долгожителей. Опять-таки вспоминаю Слуцкого – его точный стих про нас: «Выходит на сцену последнее из поколений войны – зачатые второпях и доношенные в отчаяньи…»

      А сейчас – сходит со сцены. Поколение на излете.

      Я любил Сережины рассказы, но мне не всегда нравился сглаженный, умиленный автопортрет в них.

      – Уж слишком вы к себе жалостливо относитесь, – попенял я ему однажды.

      – А кто еще нас пожалеет, кроме нас самих? – парировал он. – Меня – никто.

      – Хотите стать великим писателем? – наступал я. – Напишите, как Руссо, про себя – что говно.

      – Еще чего! Вот вы написали в «Романе с эпиграфами», и что из этого вышло? – напомнил мне Сережа о бурной, чтобы не сказать «буйной» реакции на серийную публикацию моего покаянного романа в «Новом русском слове».

      Обмен репликами получался у нас клевый. Помню, мы тогда говорили о женщинах. Я завел было разговор на волнующий меня сюжет дефлорации.

      – Не пришлось, – оборвал меня Сережа.

      – А?.. – удивился я.

      – Это она меня скорее дефлорировала, – ответил Сережа и пожаловался, что в лучшем случае он у женщины второй.

      – Это что! – сказал я. – Куда хуже, когда не знаешь, первый ли ты. Вот это незнание и шизит больше всего.

      Чтобы уйти от излишнего серьеза – что-то и его мучило тоже, – он пересказал подслушанный им девичий разговор на переговорном пункте в Пушкинских Горах. Еще до того, как тиснул этот подслушанный, а может, и вымышленный – кто знает – разговор в свою книжку. Не думаю, впрочем, что мне одному пересказал: такая замечательная находка. Реал – полуфабрикат, сырец для художника, даже если Сережа что-то похожее слышал, то додумал, отточил до блеска – сначала в разговоре, а потом на бумаге.

      – Ты меня слышишь?! Ехать не советую! Тут абсолютно нет мужиков! Многие девушки уезжают, так и не отдохнувши!

      Мне ужасно понравился этот эвфемизм, и я хотел быть на уровне:

      – Не солоно е**вши, – сказал я ему в тон.

      Сережа прыснул в кулак, но потом, продолжая смеяться, сказал:

      – Грубо. – И тут же добавил: – Грубо, но точно.

      Потом мы долго еще рассуждали о сексе, о ревности, о любви. И о том, как трудно женщину уестествить – не только физиологически.

      – Не можешь удовлетворить, так хотя бы возбуди, – сказал Сережа.

      – Не можешь удовлетворить, так хотя бы рассмеши, – сказал я.

      – Это нам запросто! – обрадовался Сережа.

      Как