На стороне ангелов. Флоренс Сильвестри

и ими я осталась довольна. Чинция заставила своего сына позвать в маляры их родственника, а тот мало того что много запросил, остался недоволен, но и не доделал, а то что сделал в ближайшее время оказалось некачественным.»

      «Почему же Маттео не отказался? Почему вы с самого начала приняли возможность вами манипулировать, ты говоришь, это был не совет, она заставила…»

      «Потому что, как я сказала ранее, мы все хотели быть спокойными. По крайней мере, мы с Маттео сошлись в этом характерами, мы не ищем ссор. Мы вообще никогда не ссорились. Мы жили вместе и каждый делал свои дела, и никто никем не понукал, никого не принуждал, не подкалывал. Я ведь вышла замуж за него, в церкви я дала ему клятву, а не его семье. Поэтому когда я попросила развод, я не чувствовала себя грешной. Они постоянно вторгались в нашу жизнь.»

      Инспектор заинтересовался, расцепил свою вальяжную позу, убрал ногу с ноги и облокотился об стол. Он хотел максимально приблизиться к Наде. Улыбка исчезла с лица, сверлящий взгляд стал ещё более колючим.

      «Ты забегаешь вперед, что это за речи про развод, и вообще кто такие они, если мы говорили про Чинцию?»

      «Они – это вся её семья: её муж, внук, его девушка, муж её умершей дочери, который никогда с ней не ладил. Редкостно, не так часто как Чинция, они тоже делали меня мишенью для своих унизительных судейств. Видишь ли, мне всё равно и не всё равно, для других я как тот столб, который не пошатнет сильный ветер, я буду делать то, за что меня критикуют, не назло, и не потому, что у меня бунтарский характер. Я наоборот хочу спокойствия. Они своими действиями причинили мне боль, от которой мне сложно избавиться. И что еще хуже, я привыкла что они посылают меня куда подальше, и даже без всякого очевидного мотива. А потом на другой день делают вид, что всё так и надо. Раньше я обижалась и подолгу, они уважали эти моменты моего отдаления, я всегда стараюсь уйти от того, что меня заставляет страдать. Наверное не только я, так поступают все. У меня такой характер, что если ты оставишь меня в покое, я сама захочу поработать над своими несовершенствами. Но если ты начнешь вульгарно совать нос в мои привычки, образ жизни, в моё существо, я подумаю, что у тебя найдутся ещё и похуже недостатки, и что ты уязвимее, просто мне тяжело вот так нахально ответить зеркальной мерзостью. Мне самой тяжело, потому что я каждый день себя караю, я сама себе судья и хочу себя оценивать как мне полагается. К сведению, я достаточно училась для этого.» Надя грозно подняла палец и, угрозительно хмурясь, ткнула им в лицо инспектора. Потом как будто бы сконфузившись от излишества эмоций, она сцепила руки и застыла в образе равнодушной статуи.

      Наоборот, Фортунато ощетинился, максимально приблизился к её лицу, и приподняв бровь, прошептал: «Послушай, ты здесь на допросе, не забывай это. Мне нужны показания. Четкие, краткие, внятные и правдивые. Отвечай ясно и не забегай вперед.» Инспектор потерял терпение, что было совершенно не в его духе и заметил, что допрашиваемая неприязненно отвернулась от его лица. Глаза