Бомж. Александр Гарцев

– то, чё. Пусть живет.

      И Виктор замолк. Забылся. Или уснул. Замолчал.

      – Эй, вставай. Хватит валяться. Не санаторий тебе тут. Вставай. Работать пойдем.

      Так с этого окрика и началась жизнь нового бомжа.

      Пришли к церкви. Василий Нинку с Егором поставил у входа в храм со стороны улицы Казанской, да так, чтобы Нинка стояла по одну сторону входа, а Егор – по другую.

      – Да пожалобней ты, пожалобней! – посоветовал он Нинке, – и руку не убирай, так и тяни.

      Сам с Виктором встали у другого входа, со стороны Красноармейской.

      Постояли недолго. Часика три. Но денег на еду хватит дня на два. И не только на еду.

      Василий держал свою семью в строгости. (именно, так окрестил Виктор эту странную компанию). Строгость заключалась в том, что выпивать боярышник, тройной одеколон и другие там лосьоны и все остальное спиртосодержащее разрешалось только строго по воскресениям.

      И никаких иных праздников.

      Отрабатывал со всеми свою еду и новенький. Первые недели он никак не мог забыть, что предприниматель. Ещё вчера успешный. А сегодня он, по сути, бомж. Это надо же! Проиграл в суде коттедж, бывшей супруге, которая ушла к его бывшему менеджеру-юристу. Машину отжали должники.

      Под давлением "братков" передал им свой бизнес – цех по производству мягкой мебели. квартиру в малосемейке вчера подарил дочке, с ключами и сертификатом на право собственности. Вторую квартиру еще раньше тоже передал сыну, и остался гол как сокол.

      В настоящее время философствующий бомж и живущий среди бомжей

      Но за месяц такого бытия как-то все и привыклось.

      Он помнит, как ржали мужики, когда его вырвало от куска колбасы, принесенной Егором из соседнего контейнера с мусором. Виктор, оголодавший на нее, набросился, с какой жадностью ел.

      И как рвало его тут же в кустах, когда увидел ползающих внутри аппетитного куска груду белых рощеников его рвало!

      Как ржали над ним мужики. И лишь Нинка одергивала их:

      – Как вам не стыдно. Человеку плохо.

      Вот и сегодня он уже по устоявшейся привычке пил чай.

      Чай был невкусный. Вода пахла хлоркой. Просроченная заварка отдавала легкой плесенью. Но Виктор пил жадно и с удовольствием этот живительный напиток.

      У него, наконец, появились первые искорки интереса к происходящему вокруг, апатия, бессильная на все на все и на всю злость или обида иди досада даже непонятно, но чай был хотя и невкусный, но в своей затхлости и невкусности горячим, обжигающе горячим и возвращающим Виктора в сегодня, в сегодняшние реалии.

      И он цепким умом предпринимателя почти хозяйским взглядом уже без брезгливости и предубеждения разглядывал свое новое жилище.

      Пил чай. Молча разглядывал. Молча рассуждал.

      Хотя что-то случилось с ним после той драки, после пинков бывших братков по голове. Она все еще гудела, как барабан, иногда вокруг этого барабана мирно и тихо покачивалась или покруживались и березки, что росли вокруг их жилища, и голубое небо, в котором облака тоже как-то странно перемешивались