Сумка с биеннале. Янина Желток

старичок сбежал через балкон. А дальше по крыше и покосившейся пристройке. Он жил на втором этаже. Быстро добрался до трассы, нашел путану на свой вкус и тут же в кустах соединился с ней. Он вернулся победителем на свой второй этаж. И в доказательство подвига показал невестке мандавошь, которой наградила его трасса. Награды бывают разными, в тот день награда была такой.

      Я очень люблю эту историю, потому что в ней речь идет о победе чувства над разумом. И еще об освобождении и успехе!

      Потом я встретила Галю и попросила рассказать мне подробности. Галя сказала: «Учти, что он герой войны и всегда носил колодки орденов. Он умер в 87, а это случилось за год до смерти. Почти как Лев Толстой!»

      (Точно! Льва Толстого нам не хватало для полноты букета. И вот он здесь!)

      Потом Галя сказала, что жил он на седьмом этаже. Он бежал не через балкон, а через дверь, когда родственники потеряли бдительность. «Он был тучный, представительный мужчина с авантюристическим характером. В молодости считался замечательным красавцем».

      Так что соврала я не очень сильно. Этот тучный, тот прозрачный. Реальному 86, придуманному 90. Этот через дверь, тот через балкон и бегом на трассу. Конечно, в жизни все было вообще иначе. Совсем по-другому. Но литература тем и отличается от жизни, что тут и там по-разному.

      Моя бомжиха, или Ладонь

      У меня есть знакомая бомжиха на Шаболовке. Она как-то попросила у меня денег, я дала. Вдруг у меня образовался целый карман мелочи, ну, я зачерпнула и высыпала ей на ладонь. А настроение препоганое и ничего не получается, ничего не складывается.

      Прихожу домой и вижу: письма прислали, работу предложили, уже пора куда-то бежать, нестись, звонить, включать и выключать, придумывать. А значит, происходит то, о чем я мечтала. Ради чего я здесь. Завертелось!

      Ночью иду по Шаболовке. Бомжиха моя на лавочке, бычок докуривает в задумчивости. Маленький красный огонек. Наблюдаю за огоньком, откручиваю назад и понимаю, что на этом месте, когда мы встретились, ситуация переломилась. Отсыпала Матрене монет – и стало срастаться. Возвращаюсь к ней. Сигаретка догорела, сидит понуро. Я говорю: «Вот держи, не болей». А она мне в тон тихо на выдохе: «Спасибо».

      И снова встречаю ее – сидит в новом пальто розовом. Ну, или не в новом, но в стираном, ярком.

      – Может, и не бомжиха она вовсе? – думаю я.

      И тут Матрена моя запускает ногти глубоко в прическу надо лбом и начинает яростно скрести. Заедают, видно.

      – Нет уж… бомжиха она…

      Прохожу. Домой иду.

      А сейчас ливень. Где моя бомжиха?

      Мане и Моне

      Однажды Фотограф Оксана расхваливала своих друзей. Она говорила (а если быть совсем точной, она писала на ФБ), что друзья ее замечательные, добрые, отзывчивые, красивые люди. И еще – они легко отличают Моне от Мане.

      Когда я прочла эту фразу, по мне проскочил электрический заряд. Его