Призрачный мир. Сборник фантастики. Олег Дивов

Катя улыбается сквозь слезы.

      – В детстве ты говорил чище…

      Тами смотрит на нее бешено и недоуменно, отбрасывает в сторону. Катя съеживается на полу, в спину врезается что-то твердое и холодное. Мокрое. Грязное.

      Катя отодвигается от валуна, на который опиралась спиной, машинально тянется отряхнуть спину. Трет зудящую ссадину, под пальцами глина сбивается в катышки, и Катя испуганно отдергивает руку. Если грязь попадет на ранку – она загноится, превратится в язву. Как у тех людей, которые хлынули на Байкал во время Кризиса.

      Страшная старуха с лицом, покрытым гнойными струпьями, хватает пятилетнюю Катю за руку: «Доченька, нашлась, нашлась!» От нее шибает больным немытым телом, и Катя молча вырывается, еле сдерживая тошноту. Дома она старательно моет руку там, где в нее впились грязные цепкие пальцы. Льет на ладони чистую, прозрачную воду, а потом пьет – долго, через силу, с торжествующей жадностью. У них есть вода! У них много чистой воды. Потому что они хорошие – папа говорил, что люди сами виноваты в Кризисе: расслабились, научившись строить звездолеты, увидев, сколько в космосе хороших планет. «Каждый думал – успею улететь, если что, – говорил папа. – Перестали заботиться о Земле. А ведь предупреждали…» Папа тоже предупреждал, Катя знает. Папа – ученый, а ученые хорошие.

      А теперь вокруг их биостанции – палатки, шалаши, грязные куски полиэтилена, душная кислая вонь. Все эти люди, которых предупреждали, прибежали теперь в их чистый поселок, кричат, ругаются с деревенскими. Даже дерутся – Катя видела, как на станцию прокрался егерь. Лицо его было в крови. Он говорил, размахивая руками и дергая разбитой бровью, а отец все качал головой, и наконец егерь плюнул под ноги и ушел. Отец долго смотрел на палатки, и лицо у него было тоскливое и растерянное, совсем незнакомое.

      А теперь ночь, и свежий ветер с озера не может разогнать мерзкий запах лагеря. Катя забралась в родительскую постель – если придет та страшная старуха, папа с мамой защитят. За окнами гудит людской муравейник, а потом вдруг взрывается криками. Мама подскакивает с кровати, лицо у нее белое. «Не смей, Марина», – говорит отец. «Они перебьют друг друга, Андрей, мы должны что-то сделать, тебя послушают…» – «Не смей выходить. Если вмешаемся – вовек не отмоемся… Там нет правых и виноватых». – «Что же дальше будет…» – шепчет мама, ломая пальцы, и отец обнимает ее, отводит от окна: «Улетим на Тхукан. Мне недавно предложили место… И теперь, пожалуй, имеет смысл согласиться». А потом раздается громкий треск, мелькают огни, и отец дергает Катю за руку, бросая на пол.

      Тами выталкивает Катю на середину поляны, и она безнадежно опускается на землю. Корабль приземлился почти на самом берегу Хата, в знакомых с детства местах. Тхуканцы рассыпались цепью вокруг поляны, окружив выгнанных под дождь людей.

      – На Земле не верят, что мы настроены серьезно, – говорит Тами. – Что ж, тем хуже для вас.

      Он поднимает бластер, грохот заглушает шелест дождя, ошметки грязи летят в лицо. В наступившей тишине слышно, как за деревьями густо всхлипывает Хат, и Катя инстинктивно ползет на звук.