Я к тебе приду из тишины. Анна Тураносова-Абрас

можно нагреть воды для мытья и согреться самим.

      Мне 13 лет.

      Зима. Февраль. В институте каникулы. Мы с матерью впервые приехали на несколько дней в дачный домик её одноклассника, дяди Володи, очень доброго, светлого человека. Он дал нам ключ и указание: «Главное, дом не спалите!»

      Не помню названия железнодорожной станции. От Ленинграда довольно далеко. Мы вышли. Снег хрустит. Очень холодно, но воздух сухой и пряный, и холод почти не ощущается.

      Хорошо, и на душе покойно. Все мои мысли о Славе – человеке, которого я повстречала в начале первого в моей взрослой жизни учебного года в институте, по дороге к метро.

      Среднего роста. Чисто выбритое лицо. Приятный голос.

      Он говорит: «Девушка, вы опаздываете? Давайте вместе опаздывать?»

      Я улыбнулась: «Давайте!»

      Я не знала, что уже перешагнула порог своей первой пронзительной, беззаветной любви.

      Мне 17 лет.

      Самолёт летит в Болгарию, в Варну. Он начинает снижаться, и я вижу ослепительное Чёрное море. Оно всё сверкает своей синевой. Приземление.

      Меня ждут. Представитель турагентства любезно улыбается, и вот уже я мчусь в такси из аэропорта в отель. Елка Няголова, известный поэт и общественный деятель, пригласила меня на фестиваль поэзии «Славянские объятия» представлять Литву.

      Я здесь впервые. На фестивале и в Болгарии. Всё меня ошеломляет. Очень красиво, в воздухе рассеян призрачный аромат цветущих акаций и павловнии.

      Я вижу Елку. В этой красивой статной женщине, очень моложавой, с гордой осанкой и зелёными глазами, искрящимися нежностью, мудростью и добротой, словно воплотился светлый дух Болгарии. И чем больше я узнавала этого человека, тем больше утверждалась в этом своём первом ощущении.

      Мне 39 лет.

      Медицинский институт. Второй курс. Преподаватель по второстепенному предмету хвалит меня и говорит: «А эта девушка идёт на пятёрку».

      И тут я разражаюсь слезами. Горькие неутешные слёзы текут у меня по щекам, и я никак не могу остановиться. На меня с недоумением смотрят однокашники.

      Его доброта, то, как он произнёс эти слова, словно отомкнули всю мою боль, растопили её, и она потекла, словно серебряная река экзистенциальной печали, в которой я была одна.

      Вспоминая об этой его доброте, я чувствовала накипавшие слёзы ещё несколько лет – пока с годами эти слёзы не потекли внутрь меня, разъедая мне душу.

      Мне 18 лет.

      Вильнюс. До отхода поезда на Игналину осталось часа полтора. Проходим мимо Дома учителя и останавливаемся. Во дворе камерный оркестр начинает играть «Времена года». Мы с матерью заходим во дворик. Видимо, это репетиция, но нас никто не гонит. Мы садимся. Летний вечер плавно окутывает нас. И время словно останавливается. Звуки музыки плывут, будто мягкие мерцающие струи. Ходики вечности обнимают бархатный купол неба.

      Мне 19 лет.

      Висагинас. Больница. Карантинное отделение по ковиду на пятом этаже. Здесь надо находиться, пока не придут результаты теста.

      Я