Азбука свекрови. Ася Котляр

как родные стали мать и жена. Свекровь в невестке души не чает. И та любовью – да искренней! – отвечает.

      Спешит она вновь к знахарю, бросается к ногам его со слезами:

      – Дедушка, умоляю тебя: ты ведь всё можешь! Дай противоядие! Слишком много чаю заварила я свекрови своей. Помрёт. А она ведь матерью заботливой мне стала…

      – Милая моя, успокойся. Я дал тебе ароматные травы, из которых ты варила для свекрови вкусный и целебный чай. Яд же был в твоём сердце, но с Божьей помощью ты от него избавилась…

      «В» – Веротерпимость

      Итак, я выбрала слово на букву «В». Редкое слово, но оно очень подходит к данной главе. Веротерпимость определена в словаре как терпимость к чужой религии, признание её права на существование. Но я трактую это слово в контексте «Азбуки» так: ВЕРА и ТЕРПИМОСТЬ. Не терпение, а именно терпимость. Обоюдная.

      Точнее не скажешь, не правда ли? Одно дело – терпеть, но совсем другое – ПРИНИМАТЬ. Термин «ТЕРПИМОСТЬ» означает: если чей-то образ мыслей или действий не совпадает с твоим, то это не должно вызывать твоё неодобрение. Ты принимаешь инаковость человека и тем самым превращаешь его в своего союзника.

      Итак, в связке со словом «ВЕРОТЕРПИМОСТЬ» идёт слово «ПРИНЯТИЕ».

      Вспоминаю свою собственную веротерпимость, но исправить ошибки уже не могу, поскольку мне не к кому применять это мудрое слово – мама моего мужа, Елена Михайловна, скоропостижно ушла от нас 5 января 1996 года.

      Я никогда не забуду ту холодную зиму, промёрзлую землю, которую четверо мужиков долбили толстыми металлическими кольями. Не забуду своих старших мальчишек, которым исполнилось всего одиннадцать лет: они стояли у могилы бабушки, и слёзы текли из их глаз, превращаясь в льдинки. Они плакали, потому что провожали любимую бабушку туда, откуда не возвращаются.

      У наших сыновей было настоящее горе, к тому же они впервые настолько близко увидели смерть. Стоя рядом с только что вырытой могилой, я думала: «Господи, а ведь я ничего не успела! Сказать добрые слова не успела, поцеловать на прощанье не успела, поблагодарить за мужа тоже не успела…»

      Зато очень хорошо успевала обижаться на какие-то глупые мелочи, о которых сейчас и вспомнить не могу. Успевала делить со свекровью своего мужа, отмечать, что его приоритеты не на моей стороне, что моя очередь – вторая и даже третья (после детей).

      Всё успела, кроме главного: сказать ей, как я её люблю…

      Именно люблю, хоть вы можете мне и не поверить. Мы, молодые невестки, страшные максималистки: нам или всё, или ничего. Но муж – не вещь, не предмет неодушевлённый и уж точно не деталь интерьера. И чувства, как я поняла позже, безграничны: их хватает и на маму, и на жену, и на всех, кому дорога́ его любовь. Любить Елену Михайловну можно было уже просто за то, что в моих детях течёт и её кровь. СВОЯ КРОВЬ.

      Уже сейчас, спустя столько лет после её ухода, я понимаю, что не подарила главной для моего мужа женщине свою ВЕРОТЕРПИМОСТЬ. Повторюсь: мы никогда не ругались.

      Да, возможно, и она не всё сделала, чтобы стать для меня истинно близким человеком. Скорее всего, и ей не хватило житейской