Подлинная история Любки Фейгельман. Леонид Бежин

лелеют мечты хоть приживалами в него вселиться, а то и вынашивают тайные планы захвата.

      Иные же так и открыто посягают под тем предлогом, что, мол, на сцене царит сплошная рутина (мол, нам хватило и Малого театра с покойным Царевым), да и душком отдает. При этом многозначительно опускают глаза, явно не желая говорить, каким именно душком, словно это и так ясно и в своем кругу не обсуждается.

      И правильно делается, что не обсуждается, поскольку намек – более коварное оружие, чем высказывание напрямую. Напрямую высказался, все по наивности выложил, рубанул правду-матку, и тебя тотчас – цоп! – за руку-то и схватили. Намеки же множить – как кудель прясть – можно бесконечно, и никто тебя не уличит, за руку не поймает.

      Поэтому по Москве и поползли ужами слухи, что в театре на Тверском бульваре – под покровительством Хозяйки – витает некий душок.

      И вот разговор, который я сам слышал на бульваре. По соседству на лавочке сидели два господина, один в шляпе, а другой в берете с мушкой. Тот, что в шляпе, и употребил это словечко – «душок», а беретка с мушкой его спросила:

      – Простите, какой душок?

      – Ну, вы же понимаете (глаза многозначительно опущены).

      – Ах, этот!

      – Да, известного свойства, октябристский, но не от того Октября, а от другого! Есть ведь и другой Октябрь.

      – Экий вы любитель плетения словес. Того… не того. Все бы вам напустить туману. Скажите прямо – черносотенный.

      – Ну, уж это вы сами скажите. Я таких вещей не говорю. Воздерживаюсь. Брезгаю, если угодно.

      – А я не из брезгливых.

      – Ну, это воля ваша. Хотя я с вами согласен в том смысле, что иногда не мешает назвать вещи своими именами. Тем более что для этого есть все основания.

      – Это вы про театр?

      – Понимайте как угодно. Тем более что у Достоевского тоже есть этот самый душок.

      – Давно не перечитывал, простите.

      – А вы перечитайте. Там предостаточно пахучих мест. Впрочем, так же, как и в театре…

      Это был поклеп и наглая ложь. Это был околобогемный – кулуарный – агитпроп. Агитпроп с единственной целью – отобрать здание театра.

      IX

      Мы, музыканты, люди простые и слишком практические, чтобы много рассуждать, но при этом – русские и поэтому большие теоретики. Вот и рассуждаем, особенно под водочку – как небожители подвала, как изгнанные сяни…

      Однажды, когда мы выпивали и закусывали черным хлебом с селедкой и мелко нарезанным зеленым лучком (отменная, знаете ли, закуска), зашел разговор о слухах, о причинах столь злобных нападок на театр. И вот наш энциклопедист Вилли нам кое-что поведал. Оказывается, немецкий писатель-антифашист Томас Манн как-то имел неосторожность обронить фразу: «Святая русская литература». Такие фразы произносятся в особые минуты, от восторга и умиления. Посмотрел на корешки книг с названиями «Анна Каренина», «Отцы и дети», «Мертвые души» и умилился, расчувствовался, произнес и записал: «Святая… русская…»

      В