Подлинная история Любки Фейгельман. Леонид Бежин

ошибок.

      Саксофоном он владеет божественно. Тут и намеков никаких не нужно: достаточно хотя бы немного послушать, какие он выкидывает коленца, как выигрывает самые головоломные пассажи, выдувая из своего сакса и медь, и благородный металл, и при этом умеет показать, будто они даются ему сами собой – легко.

      «Легко» – любимое словечко Коли. На любой вопрос: «А ты сможешь?..» Коля привычно отвечает: «Легко».

      Играя джаз, мы иногда нарочно замолкаем, чувствуя, что Коля в настроении, и позволяя ему свободно импровизировать. И уж тут он проявляет себя во всем блеске. Даже Хозяйка, услышав его однажды, Колю расцеловала. Я перечислил всех из нашей четверки и никого не забыл. Да, никого, кроме себя. Такова уж моя скорбная доля: я так восхищаюсь моими друзьями, так люблю и боготворю их всех (могу часами о них рассказывать), что о себе совершенно забываю. Словно бы и нет меня: «Где вы, Сергей Николаевич?» – а в ответ молчание, никто не отвечает.

      Между тем как музыкант я тоже не промах, и контрабас у меня иногда звучит и как виолончель, и как альт, и как скрипка. Впрочем, тут я слегка соврамши: до скрипки не дотягиваю и в солисты не гожусь. Но джазовое бормотание – без смычка, пальцами по струнам – мне удается как никому.

      Поэтому смело могу поправиться: не четверка, а пятерка. Да, вместе со мной нас пятеро, законченный джазовый квинтет. Однако я по простоте своей не гнушаюсь тем, что напоследок, когда футляр от саксофона уже доверху заполнен, обношу публику с кепкой. При этом не унижаюсь, не заискиваю, словно не мне, а я оказываю снисхождение, принимая в кепку деньги. И не стыжусь, что у меня левый башмак просит каши, а из-под плаща (увы, не мефистофельского) выглядывает женская кофта.

      И мне чертовски приятно по неким неуловимым признакам почувствовать: если переполненный купюрами футляр – своеобразный символ наших общих заслуг, то кепка – знак признательности лично мне. Я, конечно, не присваиваю собранных в нее денег (это было бы низко), но позволяю себе почувствовать… только почувствовать, и с меня достаточно. Мое артистическое тщеславие удовлетворено, а это значит, что можно и завтра со спокойной совестью бормотать по струнам.

      О себе еще могу сказать, и это, быть может, самое важное, – я самый молчаливый, но при этом верный и преданный поклонник нашей Хозяйки. Когда-то в этой роли я выступал один. Правда, на авансцену выйти я не решался, а таился на задниках сцены. Иными словами, любовался Хозяйкой издали, когда она выпархивала из подъезда и садилась в свой автомобиль. С меня, может быть, и началось наше общее помешательство.

      Я говорю это не от желания подчеркнуть мое первенство и заявить о моих правах. Какие там права – на такую женщину – это смешно. Но при своей застенчивости и молчаливости я достаточно дерзок и счел бы за счастье – если бы она допустила и позволила – быть возле нее. Тенью скользить на задниках сцены. Натирать полы у нее в квартире (хотя это тоже смешно, но слегка по-другому: смех смеху – рознь), ждать ее вечером с ужином, обеспечивать ей более-менее сносный