Подлинная история Любки Фейгельман. Леонид Бежин

рассказ и вместо Василия Сталина пришлепал какого-то студента. У меня на это ума не хватило, и я порывался написать письмо вождю народов с жалобами на его сына. Хорош бы я был! Слава богу, что меня отговорила… Любка. Отговорила в последнюю нашу встречу, заметив, что я пишу, прикрывая рукой, длинное послание.

      – Кому это? – спросила она, стараясь отгадать по движению моей руки и старательно выведенным прописным буквам адресата письма.

      – Пассионарии Долорес Ибаррури.

      – Не дури.

      – Я не дурю.

      – Скажи честно, кому? Сталину?

      – Ну, Сталину.

      – Жалуешься?

      – Ну, жалуюсь.

      – На что?

      – На то, что ты закрутила…

      – Ах вот как! Тогда знай: я закрутила роман с Василием Сталиным ради того, чтобы выпустили из тюрьмы отца. Только ради этого.

      – Но его любишь, своего Василия?

      – Да, люблю. Так получилось. Люблю, – виновато, сбивчивой скороговоркой ответила Любка.

      Ответила каким-то не своим, глуховатым, враждебным мне голосом.

      – И ты себе веришь? – спросил я так, словно это было последнее, что я хотел у нее узнать.

      – Верю, – ответила Любка, словно это было первое и самое главное, чем она собиралась закончить наш разговор.

      Глава семнадцатая. ВОВ

      (эпилог)

      Вспомни, как с тобою

      выбрали обои,

      меховую шубу,

      кожаный диван.

      До свиданья, Люба!

      До свиданья, что ли?

      Все ты потопила,

      Любка Фейгельман.

      Я уеду лучше,

      поступлю учиться,

      выправлю костюмы,

      буду кофий пить.

      На другой девчонке

      я могу жениться,

      только ту девчонку

      так мне не любить.

      Ну вот и все. Конец фильма – оборвалась кинолента с кадрами, и остался один экран, белая простыня, натянутая на гвоздиках. До обоев, меховой шубы, кожаного дивана дело не дошло, хотя нам нравилось разыгрывать семейную пару, присматривающую мебель, одежду и обои для будущей квартиры.

      Но и это было лишь плохонькое кино…

      Будущая квартира… где мы смогли бы жить? У меня с моей сумасшедшей матерью? У Любки, где спотыкались бы о чемоданы ее вечной родни, приехавшей погостить, и дрались за очередь в ванную?

      Впрочем, я был на все согласен, лишь бы… лишь бы Любка вернулась ко мне и все было по-прежнему.

      Но письма Сталину с жалобой на его сына я, конечно же, не написал. Вместо этого я попытался по-мужски объясниться – о безумец! – с кем? С сыном вождя… полубога, но меня к нему и близко не подпустили… Впрочем, я опять повторяюсь.

      С войной же смешно получилось. Ничего смешного, конечно, не было, но все-таки смешно. Смешно, хотя и жутко.

      У нас во дворе был такой Вовка Овчинников с седьмого этажа, которого все звали ВОЛОДЬКА, ВОВЧИК, почему-то ВОЛЬДЕМАР или даже для краткости ВОВ. И так вышло, что ВОВ – это оказалась ВОЙНА. Такое совпадение. И из-за этого несчастного