Правила Зодиаков. Наталья Елецкая

не отвлекаться, Отто поднял холст без рамы, лежавший первым в стопке и, держа его на вытянутых руках, внимательно рассмотрел.

      Да, его жена была талантлива. Сейчас, после того, как он три года не видел ее работ, это не вызывало никаких сомнений. Отто и раньше считал, что как художница Уна вполне состоялась, но был скуп на комплименты, отчего у нее, вероятно, сложилось мнение, будто он не в восторге от ее картин.

      Отто не понимал причину тогдашней своей сдержанности, ведь во всем, что касалось быта, он не уставал хвалить Уну, даже если ей не вполне удавался обед или она плохо отглаживала его рубашки. Возможно, дело было в обычной зависти. Оба были людьми творческими, а творческие люди эгоистичны. Хотя Отто считался довольно известным писателем, он не мог мириться с конкуренцией, которую невольно составляла ему жена, и тот факт, что она писала маслом, а не чернилами, дела не менял.

      Будучи штатным художником в крупном издательстве, Уна придумывала иллюстрации к книгам, а свободное время (которого у нее, как у любой работающей жены и матери, было немного) посвящала живописи маслом. Раньше в гостиной всегда стояли мольберт и запах красок. Теперь красками пахло в ванной, хотя Уна и пыталась замаскировать этот запах концентрированным освежителем воздуха, от которого у Отто, когда он зашел помыть руки, защипало глаза и заложило нос.

      Отто одну за другой просмотрел картины. Девять за год. Неплохо, учитывая, что Уна рисовала только по ночам, свободным от больничных дежурств. Стиль стал более выдержанным, а сюжеты более продуманными. В новых работах чувствовалась зрелость, которой Уне недоставало раньше.

      Возможно, роль играла запретность, придававшая каждой картине дополнительную изюминку, заставлявшая Уну смаковать каждый мазок кистью, который в любой момент мог стать последним, если ее преступление раскроется. Только теряя, по-настоящему осознаешь ценность утерянного. Так случилось с увлечением Уны, то же самое – Отто знал – ожидает и его. Он не сможет не писать и будет делать это по ночам, тоже запершись в ванной, одновременно выискивая в голове нужную фразу и прислушиваясь – не послышатся ли за входной дверью шаги нежданных визитеров?

      – Ну как? – нетерпеливо спросила Уна.

      – Твои картины великолепны.

      – Ты из вежливости так говоришь, – она покраснела от удовольствия.

      – Я думаю, теперь твой талант раскрылся полностью. И это плохо.

      – Почему?

      – Вот это, – Отто перевернул картину и кивнул на дату, – вряд ли обманет профессионала. Подлинная картина трехлетней давности и та, которую я держу в руках, отличаются так же сильно, как я до комы и сразу после нее.

      – Да, тут ты прав. Так обидно, что я не могу предъявить миру свои работы, испытать тщеславное удовлетворение, в котором нет ничего дурного! Лучше бы мой талант совсем пропал. Такое ведь случается и у художников, и у писателей. Кажется, у вас это называется исписаться?

      – Не знаю, – сухо ответил Отто. – Не сталкивался.

      Слова Уны неприятно поразили его. Неужели ты забыла, хотелось ему крикнуть, что я тоже привык творить? Неужели