Музыка в подтаявшем льду. Александр Товбин

дед.

      Быстро сгущаются сумерки… удивительные мгновения!

      Небо ещё светлое – с прозрачным желтоватым затёком книзу, тлеющей в зените голубизной, но листва уже набухает тушью… И вот гаснущий день оставляет после себя лишь прощальное сиреневое свечение, которое омывает стёкла, стены, конёк крыши, повисает в вышине ненадолго и внезапно поглощается безудержной темнотой.

      Одновременно со звёздами загораются лампы.

      Ярко светит на террасу окно-экран – мать всё ещё причёсывается, подкрашивается, Леонид Исаевич, положив ей руки на плечи, что-то шепчет на ухо, потом целует в затылок, наклоняется сбоку, целует в губы, она в ужасе дёргается, споткнувшись в зеркале о случайный взгляд сына, – спокойный, без примеси ревности взгляд ребёнка, поглощённого игрушками, застрявшими в зубах приторными комочками, но не вовремя задравшего почему-то голову. Душский резко оборачивается, как пойманный за руку вор, пробуравливает зрачком… столько лет минуло, а уставился недавно и сразу всплыло муторное детское ощущение.

шарик улетел

      Заканчивает кимарить дед.

      Возвращается с работы усталый, рассеянно озирающийся по сторонам отец, вручает Илюше трепещущий на нитке синий воздушный шар.

      И шуршат по дорожке гости… налетают загорелые женщины с короткой стрижкой – смех, объятия, возгласы, поцелуи, хотя расстались всего три-четыре часа назад на пляже. Смех, смех – им весело; тискают, трясут и переворачивают Илюшу, как издающую звуки куклу, он упускает в темноту шар, хнычет, вертится под ногами.

      Если всё не так, если всё иначе, если сердце плачет от… – на пробу запускается патефон.

заминкана сцене(под нестерпимый смех фотографий)

      Мать обносит гостей, будто хлебом-солью, блюдом с абрикосами, благо плодоносящий сад обступает виллу, и заодно командует сервировкой, ещё, оказывается, не законченной взявшимися помочь подругами, которые увлеклись, отвлеклись, ещё бы, Душский гадает женщинам по ладоням, всех по очереди вгоняя в краску, те немеют, цепенеют от липкой прозорливости психиатра – Душский остроумно импровизирует, к неловкому удивлению испытуемых делая вид, что извлекает из богатого врачебного багажа фривольные истории и теории…

      – Почему снятся догоняющие уродцы, монстры?…

      – Тайные желания вытесняются в сон…

      – Хочу, чтобы догнали меня и…

      – Ещё как хотите!

      – Но…

      – Но боитесь в этом признаться. Даже себе.

      – И… и что же? Любовь, самая светлая, зиждется на пороках?

      – Не совсем так, не совсем… время суток перенацеливает стрелу любви – днём любят за добродетели, ночью – исключительно за пороки.

      – Жестоко шутите, Лёня!

      – Это не шутка, святая правда.

      – Гармония невозможна?

      – Увы, – Душский виновато разводит руками.

      – Лёня, откуда берутся психические болезни, та же шизофрения?

      – Наследственная память полна смертельных