Ремесло сатаны. Николай Брешко-Брешковский

положении в совершенно темной комнате…

      Где, когда и у кого постиг синьор Антонелли свое чудодейственное искусство возвращать отжившим старухам молодость лица, – этого никто не знал. Сам же Антонелли, как истый авгур, не любил распространяться на эту тему.

      Он преуспевал. Текло к нему золото пригоршнями, и чего же больше?..

      Работать он мог бы отдельно от Альфонсинки, – тем более, что работа его производилась, ввиду ее сложности и длительности, на дому у клиенток, – но Горацио предпочитал общую фирму с мадам Карнац. Была ли у них общая постель? Вероятно, ибо и ссорились, и мирились, и попрекали они друг друга, как только могут это делать любовники.

      У синьора Горацио, благодаря его исключительной профессии, завелись и побочные доходы. В этом проходимце, неизвестно откуда появившемся, заискивали элегантные чиновники, губернаторы, финансисты, банкиры. Через своих: сановных старух Антонелли проводил концессии, устраивал дела, выхлопатывал чины, «декорации».

      Это он наладил было совсем почти Айзенштадту действительного статского. Но если генеральский чин и прошел мимо самого носа шустрого и бойкого финансиста, – в этом виноват был сам Айзенштадт, скомпрометировавший себя в недобрый час, едва ли не за день до утверждения какой-то не совсем чистоплотной аферой. В крупном масштабе это называется аферой, в мелком же – просто мошенничеством.

      Рабочий день кончился. Уже сумерками ушла последняя пациентка, болтливая барынька, унесшая рублей на семьдесят всякой всячины в матовых баночках, в граненых флаконах, в коробочках, в металлических трубочках.

      Мадам Карнац и синьор Горацио обедали за круглыш столом. На пороге выросла гладко причесанная старая дева – конторщица. За сорок рублей в месяц она записывала клиенток, выдавала квитанции, вела все торговые книги «дома».

      – Мадам Альфонсин, я могу уйти?

      – Можете, можете, – наливая себе и жгучему бакенбардисту красного вина, ответила мадам Альфонсин.

      Задребезжал с парадной звонок. Горничная впустила кого-то, вернулась.

      – Прием кончился, кто там еще? – нахмурился брюнет.

      – Какая-то дама спрашивает вас, барыня!..

      – Вот еще, не дадут спокойно скушать обед! Просите контора.

      Мадам Альфонсин в темно-коричневом бархатном платье шариком выкатилась в «контору». Перед нею была скромно одетая, вся в черном, пожилая некрасивая особа.

      – Можно у вас записаться на завтра?

      – Вам?

      – Нет, не мне, – улыбнулась дама, показав довольно неискусные вставные зубы, – я пришла от госпожи Лихолетьевой.

      – О, конешно, конешно! – просияла Карнац. – Когда ее высокопревосходительству будет угодно, я всегда счастлив видеть у себя экселлянс. На который час?

      – В половине двенадцатого они могут приехать.

      – Я будить ждаль ровно польчаса двенадцатый.

      4. Беспокойный жилец

      С тех пор, как Дегеррарди-Кончаловский обосновался здесь, житья не было всем окружающим соседям.