Граф Монте-Кристо. Александр Дюма

остановил его руку:

      – А мать?.. А сестра?.. Кто будет кормить их?

      Максимилиан вздрогнул.

      – Отец! – сказал он. – Неужели вы хотите, чтобы я жил?

      – Да, хочу, – отвечал Моррель, – ибо это твой долг. Максимилиан, у тебя нрав твердый и сильный, ты человек недюжинного ума; я тебя не неволю, не приказываю тебе, я только говорю: «Обдумай положение, как если бы ты был человек посторонний, и суди сам».

      Максимилиан задумался; потом в глазах его сверкнула благородная решимость, но при этом он медленно и с грустью снял с себя эполеты.

      – Хорошо, – сказал он, подавая руку Моррелю, – уходите с миром, отец. Я буду жить.

      Моррель хотел броситься к ногам сына, но Максимилиан обнял его, и два благородных сердца забились вместе.

      – Ты ведь знаешь, что я не виноват? – сказал Моррель.

      Максимилиан улыбнулся.

      – Я знаю, отец, что вы – честнейший из людей.

      – Хорошо, между нами все сказано; теперь ступай к матери и сестре.

      – Отец, – сказал молодой человек, опускаясь на колени, – благословите меня.

      Моррель взял сына обеими руками за голову, поцеловал его и сказал:

      – Благословляю тебя моим именем и именем трех поколений безупречных людей; слушай же, что они говорят тебе моими устами: провидение может снова воздвигнуть здание, разрушенное несчастьем. Видя, какою смертью я погиб, самые черствые люди тебя пожалеют; тебе, может быть, дадут отсрочку, в которой мне отказали бы; тогда сделай все, чтобы позорное слово не было произнесено; возьмись за дело, работай, борись мужественно и пылко; живите как можно скромнее, чтобы день за днем достояние тех, кому я должен, росло и множилось в твоих руках. Помни, какой это будет прекрасный день, великий, торжественный день, когда моя честь будет восстановлена, когда в этой самой конторе ты сможешь сказать: «Мой отец умер, потому что был не в состоянии сделать то, что сегодня сделал я; но он умер спокойно, ибо знал, что я это сделаю».

      – Ах, отец, отец, – воскликнул Максимилиан, – если бы вы могли остаться с нами!

      – Если я останусь, все будет иначе; если я останусь, участие обратится в недоверие, жалость – в гонение; если я останусь, я буду человеком, нарушившим свое слово, не исполнившим своих обязательств, короче, я буду попросту несостоятельным должником. Если же я умру, Максимилиан, подумай об этом, тело мое будет телом несчастного, но честного человека. Я жив, и лучшие друзья будут избегать моего дома; я мертв, и весь Марсель со слезами провожает меня до последнего приюта. Я жив, и ты стыдишься моего имени; я мертв, и ты гордо поднимаешь голову и говоришь: «Я сын того, кто убил себя, потому что первый раз в жизни был вынужден нарушить свое слово».

      Максимилиан горестно застонал, но, по-видимому, покорился судьбе. И на этот раз если не сердцем, то умом он согласился с доводами отца.

      – А теперь, – сказал Моррель, – оставь меня одного и постарайся удалить отсюда мать и сестру.

      – Вы не хотите еще раз увидеть Жюли? – спросил Максимилиан.

      Последняя смутная надежда таилась для него в этом свидании, но