Каждые сто лет. Роман с дневником. Анна Матвеева

– почитаешь. Вспомнишь, какой ты была и какими мы все тогда были. Целую. Мама».

      В пакете действительно лежали две тетради – одна с красным корешком, буква «О» в слове «Общая» густо закрашена чернилами. Вторая – ветхая, в картонной обложке. Ксана взглянула на тетради и тут же поняла, что сон отменяется.

      Ксеничка Лёвшина. Лучшая подруга детства и чужая бабушка…

      На улице тут же запела давешняя птица, как будто одобряла глупое решение не спать до утра.

      Скользкий полоз

Лозанна, февраль 1899 г.

      Ксеничка думала, что тяжело будет переживать разлуку с мамой: расставались обе в слезах, – но теперь она наверное знала, что холодна сердцем, потому как здесь, у Лакомбов, словно бы воспрянула ото сна и увидела в жизни новые краски. Болезнь Лёли, Генины выкрутасы, отцовские «истории», Полтава – всё теперь виделось словно бы через некую дымку. О маме Ксеничка, конечно же, скучала, но не могла сказать, будто её каждодневно не хватает.

      В последние полтавские дни отец почти не покидал постели, часто был нетрезвым или каким-то оглушённым. Младшая дочь его почти не видела и не стремилась видеть. Все ритуалы с целованием рук отпали сами собою. Ксеничка ходила в гимназию, её перевели в четвёртый класс со всеми пятёрками и присвоили награду – книгу «Среди цветов» в хорошем переплёте, но невыносимо скучную; даже Лёлин учебник по ботанике, сухой и плохо изданный, был интереснее.

      Дня через три после своего возвращения из Петербурга мама вдруг остановила Ксеничку:

      – Как ты держишься? Стань прямо.

      – Да я прямо стою.

      – Нет, криво, одно плечо подняла, другое опустила.

      – Я прямо стою! Не понимаю, чего ты от меня хочешь.

      Мама взяла Ксеничку за плечи и охнула:

      – Господи боже! Когда ты успела скривиться? Вот беда! Кто ж тебя замуж возьмёт, кривобокую!

      Скривиться было немудрено, когда сидишь втроём на одной парте и пишешь, спустя одну руку в проход, вся изогнувшись. Так учились в полтавской гимназии.

      Обратились к неизменному Овсею Захаровичу, узнали новое слово – сколиоз. Ксеничке, чуткой к словам, увиделся скользкий змей-полоз. Пока мамы не было в Полтаве, змей успел прогнуть позвоночник в двух местах, один бок у девочки был теперь заметно выше другого. Овсей Захарович прописал особенный корсет и посоветовал обратиться к специалистам. Корсет (опущенное плечо подпиралось твёрдой замшевой подушечкой, как у костылей) оказался, увы, бесполезным и даже вредным, так как натёр кожу до сильнейшего раздражения.

      О том, что семья в очередной раз меняет квартиру, а потом все едут в Петербург за Лёлей, а после – в Швейцарию к дедушке, Ксеничка узнала едва ли не в последнюю минуту. А ведь то была великая новость! Лёле после тифа требовался длительный отдых в хорошем климате, но он был слаб и один ехать не мог, а Овсей Захарович порекомендовал ещё и папу свозить за границу для поправления его расшатанного здоровья. Дедушка Долматов написал, что