Рак подарил мне жизнь. Кристина Леонова

новый день и, вслед за утренними уколами и процедурами в мою унылую палату вошёл он – самый обаятельный доктор на моей памяти! Я так долго ждала этого момента, мне не терпелось услышать хорошие новости, сопровождающиеся его лучезарной улыбкой. Но что-то утро в тот день у меня не задалось… Док был напряжённый и не приветливый. Он спросил, когда приедет ко мне родня и меня пробило холодком – “Зачем родня? Я хорошо себя чувствую, что не так?” – спросила я, а он ответил, что когда приедут есть к ним разговор. Сказать, что я офигела – вообще ничего не сказать. Мне стало страшно и крайне мерзко внутри… “Зачем?! Муж во Франции, в командировке… Что случилось? Вы что – всё мне там вырезали?” – озвучила я свои самые страшные опасения и, услышав их сама, почувствовала, как уходит из под ног (ну из под тела в данном случае) земля.

      – Ничего пока не вырезали. Родители, братья и сёстры есть? – сказал он тоном учителя, а у меня в голове билось барабанами это мерзкое слово “пока”…

      Врач сказал, что все разговоры только с родственником, но я в полном порядке и могу уже сейчас переходить обратно в свою палату и питаться обычной пищей, после чего пошёл дальше совершать обход. Гнев, страх, обида, боль, чувство собственной беспомощности охватили меня. Я попросила соседок по палате принести мне халат и тапочки, после чего встала и, словив “вертолёты” от слабости, по стенке поплыла в свою палату, благо она была за стеной. В голове никак не укладывалось “преображение” моего врача. Ещё вчера он был душевным и общительным, мягким и чутким. Его ждали в каждой палате, ибо его внутренний свет и спокойствие настолько освещают всё вокруг, что любые тревоги улетучиваются. А сегодня он мрачнее тучи. От него веет холодом и строгостью. Кажется, что это вообще другой человек… Мне теперь было некомфортно рядом с этим врачом, я ощущала в себе то противное чувство некой виноватости, словно он так себя со мной ведёт, потому что я что-то сделала не то, словно я плохая. И, понимая мозгами, что никакой моей вины перед ним нет и быть не может, я пришла к выводу, что что-то не так с моим лечением. Но легче мне от этого понимания совсем не стало.

      На тот момент, моим самым близким человеком был никто иной, как муж. Да, у меня были от него тайны и я не всегда была с ним честна, также и конфликты были, но он тогда был первым человеком, к кому я обращалась в сложный момент. Как никак “Муж и жена – одна сатана” и держаться надо друг за друга. Звонить ему я не могла – он в другой стране и со связью было не особо. Тогда я взяла сигареты и пошла на курительный этаж написать ему сообщение. Да, едва выйдя из послеоперационной я пошла курить, хотя слабость была ужасная. Я этим не горжусь, но мне это было нужно. Тогда мне было абсолютно пофиг, что нет и восьми утра, вроде бы, что я лохматая и не умытая, что на мне белые компрессионные чулки, измазанные кровью и марганцовкой и больничный халат, а ещё из под халата свисает дренаж с мутной жидкостью. Мне было пофиг, что я ещё не завтракала и толком воды не попила… Тогда мне было плевать и что врачи могут заругать и что вообще это