Лекарство против страха. Георгий Вайнер

Халецкого. – Наши эксперты все могут.

      Панафидин резко поднялся:

      – В таком случае я хотел бы сейчас же поговорить с ними. И посмотреть протоколы анализов… если можно.

      – К сожалению, экспертов нет сегодня, – сказал я на всякий случай. – У них республиканское совещание. Через день-два – пожалуйста.

      Панафидин сел.

      – Черт побери все совещания… – сказал он почти механически и надолго задумался, энергично растирая лоб холеными длинными сильными пальцами. – Нет, не может быть. Артефакт. Артефакт… Ошибка…

      Я пожал плечами, а Панафидин продолжал бормотать себе под нос:

      – Ну, хорошо, отравили, допустим. Но почему, зачем метапроптизолом?! Чушь какая! Сколько ядов существует! Так или нет, инспектор? Я вас спрашиваю!

      – Вам виднее, – сказал я нейтрально.

      Тут, вероятно, новая мысль промелькнула у Панафидина, и он спросил быстро:

      – Преступник задержан?

      – Мы с этим разбираемся, – ответил я уклончиво. – Факт тот, что, если эксперты не ошиблись и вещество все-таки открыто, первой же дозой его преступник распорядился совсем не по назначению.

      – А кого отравили? Опять же, если не секрет?

      – Был отравлен работник милиции, – сказал я. – Преступник похитил у него пистолет и служебное удостоверение.

      – Азия какая, дикость, – пробурчал Панафидин, взяв наконец себя в руки. – Сотни людей ищут соединение, чтобы исцелить страждущих, а какой-то дикарь травит им здорового человека.

      И снова зазвонил телефон. Уже не извиняясь, Панафидин снял трубку:

      – Да, я. Здравствуйте, Всеволод Сергеевич… Что Соколов? Три года его аспирантского срока истекли, эксперимент он закончил, пусть теперь уходит и пишет на покое диссертацию. Нет, я его на этот срок к себе не возьму. Мне это неприятно вам говорить, но вы знаете мою прямоту и принципиальность в научных вопросах. Ваш Соколов – парень хоть и неглупый, но неорганизованный и полностью лишенный интуиции синтетика. Он работы не понимает, не имеет к ней вкуса и интереса, он не любит химию. А за прекрасные анекдоты и шутки, которыми он три года развлекал лабораторию, я держать у себя захребетника не стану. Вы уж простите меня, но я лучше в глаза всегда скажу. Пусть сам побарахтается. Нам ведь с вами никто диссертаций не писал, а защищались мы досрочно потому, что свое дело любили и кушать хотели. Ну, этого я не знаю, решайте по своему усмотрению. – И закончил злобно: – Всего вам доброго.

      Он помолчал, потом, повернувшись ко мне, сказал:

      – И все-таки я думаю, здесь недоразумение. Я не верю, что какой-то химик получил это соединение и не понимает, что́ у него в руках.

      – Вы не верите в возможность случайного открытия этого соединения?

      Панафидин раздавил окурок в пепельнице, усмехнулся:

      – Ваш вопрос прекрасно иллюстрирует общие представления людей о характере нашей работы. Бродим все впотьмах, вдруг одному повезло: бац! – великое открытие. И как клад извлечено на всеобщее обозрение. Так сейчас не бывает.

      – А как бывает? –