Часы Цубриггена. Безликий. Елена Граменицкая

бабушкино стихотворение я не буду. Тем более фаза луны не та. Погоди-ка!

      Вот и заноза, которая беспокоила Фиму после рассказа Розы. Не та фаза! Ну конечно!

      – Вспомни, какая фаза Луны была, когда ты отдала часы Ирине?

      Роза Альбертовна задумалась.

      – Да откуда я сейчас… Черт подери!

      Старушка хлопнула себя по лбу.

      – Вот я ворона. Забыла сказать ей и про зеркала и про лунные фазы.

      – И, тем не менее, женщина провела ритуал. В самом начале твоего рассказа Вениамин упоминает про новолуние, это я хорошо запомнила. Ирина не ждала полной Луны и прочла заговор в тот же вечер.

      – Неужели все из-за этого? Полнолуние – сохраняешь молодость, новолуние – наоборот. И зеркала вообще не причем. Как думаешь? – с мольбой в голосе спросила Роза.

      Серафима лишь пожала плечами, если бы она сама еще что-то понимала. Одна надежда на мастера Цубриггена.

      Допрос с пристрастием

      Ночь захватила размокший от дождя московский город, протекла смоляными ручьями по его улочкам и переулкам. «Ссспа-а-ть!» Маленькие дома испугались ее змеиного шипения, погасили огни. Спальные кварталы на окраине стихли, умолкли жилые островки в центре. Лишь по крупным улицам – рекам по-прежнему тек свет, разливался ручейками в ближайшие переулки, но там угасал, впитывался в ночь.

      Арбат спать не собирался. Гулящему бродяге все равно. Арбат смеялся, колобродил, пел и пил. Он дразнил ночь-захватчицу неоновыми всполохами, приглашал на теплые веранды – послушать скрипку.

      Тьма отступила, обогнула веселую улицу и растеклась между залатанных крыш Приарбатья. Обняла домик между Сивцевым Вражком и Плотниковым переулком черными рукавами, но не осмелилась приблизиться к тускло освященному мансардному окну, замерла у горшков с засохшей геранью и исподтишка заглянула внутрь.

      Аристарх притащил со своего чердака театральный реквизит – выцветший длинный плащ с капюшоном, облачился в него и занял соседнее с Серафимой кресло.

      Та наблюдала за маскарадом с ехидной улыбкой.

      – Откуда вещички?

      – От бывшего постояльца, актера, пропил все, кроме плаща отца Гамлета. Главная его роль. Что смеешься? Именно так принято вызывать духа, – объяснил домовой свое преображение

      – Иначе не придёт?

      Домовой мотнул головой. Нет.

      Оставшись в халате, Серафима распахнула мансардное окно настежь, чтобы скрипичная музыка из ресторана стала лучше слышна.

      – А скрипач не спугнет покойника? А то хочешь, я ему струны оборву, – незлобиво проворчал капюшон.

      – Сиди уже! Все в порядке. Рыдание скрипки лучший проводник в юдоль страданий.

      Старушка устроилась в своём любимом кресле, положила часы на маленький столик перед собой, опустила третье веко.

      Из-под капюшона послышалось кошачье шипение.

      – Тише, аспид.

      – Я тоже настраиваюсь, –