Христианство и зло. Вячеслав Сорокин

означало бы, что по его представлениям христианство религия зла и не имеет никаких положительных аспектов, что неверно. Во втором случае заглавие могло бы быть понято так, что зло для автора составляет главное в христианстве, что также неверно. Более нейтральным и непредвзятым показалось автору оглавление «Христианство и зло».

      Оно предполагает изначальное разделение того и другого – христианства и зла.

      Постановка вопроса, зло или добро христианство, представляется поверхностной и односторонней. Но сказать, что правда лежит где-то посредине – значит ничего не сказать. Тогда и ложь лежит посредине, правда и ложь совпадают. В христианстве обоснованно можно видеть силу, с одной стороны, противостоящую злу, а с другой – порождающую зло. В нём можно видеть и силу, имеющую переменчивый облик и выступающую в разные моменты истории в различных ипостасях – как доброе, как злое и как смешанное начало. Все эти три точки зрения одинаково хорошо обосновываемы. Значит ли это, что объективная позиция при обсуждении такого явления, как христианство, невозможна? Но ещё никогда и никем не было убедительно разъяснено значение понятия объективный. Всякая объективность приблизительна и возможна лишь в меру сил приверженца данной точки зрения, его познаний, симпатий и антипатий.

      Несомненно, что и такие сочинения, в которых христианство представляется исключительно как зло, имеют право на существование. Всякая точка зрения имеет право на существование. Но тут же объективность требует добавить, что есть такие точки зрения, которые чреваты для человечества большими бедами, вплоть до самоуничтожения. Ответ на вопрос, имеют ли и такие точки зрения право на существование, зависит от личных позиций и пристрастий. Если исходить из того, что человечеству должно быть позволено всё, в том числе уничтожить себя и планету, должны быть позволены все точки зрения. Для противников такого взгляда его абсурдность очевидна, а спор о его допустимости бессмыслен. Порой спор важнее результата и ведётся ради самого спора. Но если обеим сторонам важен процесс спора, хотя очевидно, что достижение согласия невозможно, разве это достаточное основание запретить им спорить? «Я мыслю, следовательно, существую» – можно, не оспаривая истинность этого положения Декарта (хотя оно оспоримо), добавить: «Я мыслю, значит, спорю со всеми, и тоже с собственной мыслью, никогда не приходя к последнему, окончательному результату».

      Зло – одна из составляющих христианства, а христианство – одна из составляющих зла. Зло повсеместно, поэтому было бы странно, если бы христианство оставалось не затронутым им. Во всяком феномене актуально или потенциально присутствует зло как его составляющая или как одно из его возможных следствий, что свидетельствует не о несовершенстве феномена, но о повсеместности зла. Зло неустранимо из мира и дел человека. А поскольку религии – дело человека, было бы удивительно, если бы зло совершенно не было присуще христианству. Нет единой и обязательной для всех истины в таком деле, как оценка христианства. Но есть истины факта. Такого рода истины неопровержимы никакими доводами и всегда найдут себе дорогу к уму и сердцу тех, кому истина важнее собственного мнения и личных оценок.

II

      Многое в природе зла открывается через анализ значения этого слова. То, что вещи даны до слов, неоспоримо; но то, что они для рассудка становятся тем, чем они для него являются, в значительной степени благодаря значениям слов, также неоспоримо. Назвать вещь – значит соединить с её именем своё отношение к ней. Всякое знание относится не к объективно существующей вещи, но к вещи, которая существует в сознании как продукт двух важнейших способностей духа – способности восприятия и способности мышления. Исследование обеих этих способностей – цель трансцендентальной философии, основания которой были заложены Кантом. Центральный принцип трансцендентальной философии: до исследования вещи должна быть исследована сама способность исследования. Возможно распространить этот подход также на имя вещи и на способность рассудка давать имена. Вопрос, что такое зло, в этом случае относится не к тому, что есть, но к тому, что принято называть злом. Для понятия зло нет однозначного коррелята. Рассудок черпает критерий зла не извне, но из самого себя, он творит его сам, и если одному человеку какая-то вещь представляется тем предметом, который подпадает под его критерий зла, а другому та же вещь не представляется таким предметом, каждый, считая или не считая эту вещь злом, прав для самого себя, а для другого неправ. Вопрос, кто из обоих прав объективно, тут бессмыслен. Если бы зло существовало объективно и было одинаково для всех, не было бы споров о том, зло или не зло та или иная вещь. То, что такие споры возможны, свидетельствует не о том, что одни люди способны, а другие не способны распознавать зло. Все способны распознавать зло, но не все видят зло в тех же вещах. Расхождения во мнениях не касаются вопроса, существует ли зло; в этом все согласны. Но то, что зло для одного, не зло для другого, и это, может быть, самый существенный момент в природе зла, не допускающий единого и одинакового для всех отношения к этому феномену. Помимо вопроса, могут ли два человека одинаково воспринимать зло, как они одинаково воспринимают квадратную или круглую форму или красный цвет, возникает вопрос, можно ли одинаково пользоваться словом