С высоты птичьего полета. Сьюзен Кельман

мимо почерневшего здания, в котором раньше размещалась лавка кошерного мясника. Покинутый магазин заколотили досками и подожгли. На деревянной двери еще свежей черной краской было выведено Juden[9]. Хельд вздохнул. Он скучал по жизнерадостному мяснику мистеру Вольфу. Тот был веселым крупным мужчиной с женой-пышкой и двумя прелестными дочерьми. Насвистывая, он отделял от костей крепкие говяжьи голяшки, прежде чем искусно разделать их острыми длинными ножами, и, взвешивая на огромных весах куски красной плоти, развлекал покупателей своими последними шутками.

      Хельд гадал, где сейчас Вольф и его семья. Он старался не думать о плохом и не верить слухам. Он предпочитал верить, что этот приятный человек рассказывает свои шутки новой публике в безопасном месте под названием Манхэттен или, может, Цинциннати.

      Свернув на Амстелстраат к кафе «Шиллер», он заметил, что грязные груды льда вдоль дорог начали таять. Должно быть, температура повысилась на пару градусов, хотя ледяное облако его дыхания и мороз, сковавший его щеки могли бы с этим поспорить.

      Приблизившись к бело-голубому козырьку кафе, он заглянул в окно. Ингрид уже сидела внутри: одной рукой она высоко держала сигарету, ноги соблазнительно закинуты одна на другую, позволяя юбке задраться выше положенного. Красуясь, она с за столом, ее густые светлые волосы были уложены волной по последней моде, а чересчур накрашенное лицо выделяло ее среди остальных блеклых и унылых посетителей.

      Он зашел внутрь, и она вскочила ему навстречу, чмокнула в щеку:

      – Дядя Йозеф! – а затем стрельнула глазами в немецких солдат, вошедших следом за ним.

      Хельд машинально вытащи кармана жилета чистый носовой платок, чтобы стереть красный след от помады, который, как он знал по опыту, остался на щеке.

      Они сели, и она сразу же завела разговор о своей жизни и новой работе. Менять работу было для Ингрид делом привычным, она никогда нигде не задерживалась и по каким-то причинам расстраивала людей, где бы ни оказалась. Хельд слушал, женщина с печальным лицом подала стакан воды и бутерброд, который он всегда заказывал.

      Она продолжала щебетать, она была полна энтузиазма относительно своей работы.

      – У меня свой кабинет, и все, особенно майор Генрих фон Штраус так любезны со мной!

      Хельд, который до этого момента слушал вполуха, прекратил жевать. Когда она на секунду затянулась сигаретой, он высказал свои худшие опасения:

      – Ингрид, ты что работаешь на… них?

      Выпустив голубое облако дыма, она возмущенно ответила:

      – О, ради Бога. Нет больше никаких «мы» и «они». И не говори мне, что веришь всем этим сплетням и слухам. Ты же профессор! Я думала, у тебя больше здравого смысла. Они обычные люди. Кроме того, им нравятся голландцы – мы похожи на них.

      Два немецких солдата, сидевшие неподалеку, громко рассмеялись и Хельд заерзал на стуле. Ингрид мельком взглянула на них и расплылась в лучезарной улыбке.

      Ему требовалось время, чтобы успокоиться. Он посмотрел

9

Евреи (нем.).