Хромые кони. Мик Геррон

обменялись взглядами и улыбками и тут же синхронно прервали бартер.

* * *

      Ривер хорошо помнил свой самый серьезный разговор с Джексоном Лэмом. Это было восемь месяцев назад, и началось с того, что Ривер спросил, когда ему будет поручена какая-нибудь настоящая работа.

      – Когда пылища осядет.

      – И как скоро она осядет?

      Не в восторге от необходимости отвечать на дурацкие вопросы, Лэм сокрушенно вздохнул:

      – Видишь ли, Картрайт, этой пылищей мы обязаны исключительно твоим связям. Если бы не твой дедуля, то мы бы сейчас говорили с тобой не о пылище, а о ледниках. Не о том, когда пыль осядет, а о том, когда растает Антарктика, понимаешь? И даже об этом мы с тобой сейчас не говорили бы, потому что ты давно стал бы отдаленным воспоминанием. Курьезным воспоминанием, отвлекающим порой Моди от размышлений над его собственными косяками, а Стэндиш – от бухла.

      Ривер прикидывал в уме расстояние между стулом Лэма и окном. Шторка не станет серьезным препятствием. Если правильно рассчитать усилие, Лэм превратится в лепешку на тротуаре, вроде пиццы, вместо того чтобы сделать очередной вздох и продолжать:

      – Но ведь у тебя же дедуля! Что ж, мои, мать твою, поздравления – со службы тебя не выперли. Но и удовольствия от нее ты получать не будешь. Ни теперь, ни в дальнейшем. – Он побарабанил двумя пальцами по столешнице. – Указание сверху, Картрайт. Сожалею, но правила устанавливаю не я.

      Желтозубая улыбка, сопровождавшая эти слова, не содержала и намека на сожаление.

      – Чушь собачья, – сказал Ривер.

      – А вот и нет. Знаешь, что такое чушь собачья? Сто двадцать убитых и покалеченных. Тридцать миллионов фунтов материального ущерба. Два с половиной миллиарда доходов от туризма – коту под хвост. И все по твоей милости. Вот что такое чушь собачья.

      – Но ведь этого не произошло, – сказал Ривер Картрайт.

      – Да неужели? А запись с камеры наблюдения, на которой этот гаврик дергает за шнур? Они в Риджентс-Парке до сих пор время от времени ее просматривают, чтобы напоминать себе, чем оборачивается безалаберное отношение к делу.

      – Это был просто тренинг.

      – Который ты превратил в шапито. Ты единолично завалил Кингс-Кросс.

      – На двадцать минут. Через двадцать минут там уже все снова заработало.

      – Ты завалил Кингс-Кросс, Картрайт. В час пик. Ты превратил аттестацию в шапито.

      Риверу отчетливо показалось, что Лэм находит это забавным.

      – Никто не погиб, – сказал он.

      – Один инсульт. Одна сломанная нога. Три…

      – Инсульт так и так бы случился. Старик же.

      – Шестьдесят два года.

      – Вот именно.

      – Мэр требовал твоей головы на блюде.

      – Мэр был на седьмом небе от радости. Он теперь может рассуждать о недочетах в интеграции меньшинств и максимальном укреплении безопасности. Как всамделишный политик.

      – По-твоему, это хорошо?

      – Бывает хуже. Учитывая, что он придурок.

      – Давай