Роза и Крест. Элеонора Пахомова

он выступал больше в роли психолога и психотерапевта. Люди с глубокими патологиями редко осознают, что у них проблемы, поэтому сами за помощью не обращаются. Тем более профессор целенаправленно сосредоточился на обеспеченной публике, такса за прием у него была соответствующая, не многим по карману, поэтому и контингент был относительно благополучный. Но я подчеркну: относительно. Когда речь идет о проблемах с психикой, социальный статус не так много значит, ведь разрушительная травма могла быть получена еще в детстве. Но если с этой травмой человек дожил до зрелости и при этом достиг успехов, значит, психика с ней справляется, блокирует. Были, правда, среди клиентов пограничники, ну, знаете, люди в пограничном состоянии, на грани шизофрении, например. Но если профессор работал с ними, значит, считал, что ситуацию можно скорректировать, не все так патологично.

      – А если профессор видел, что ситуацию исправить уже нельзя, как он поступал? – спросил майор, а про себя отметил, что успокоительное наконец подействовало. Женщина выглядела расслабленной, заторможенной, обмякшей. Взгляд ее подолгу зависал в одной точке, а речь бесстрастно лилась сама собой.

      – Я же вам сказала, люди в таком состоянии сюда не приходили, – устало проговорила она. – Но, думаю, если бы Евгений Павлович столкнулся с таким случаем, возможно, он посчитал бы нужным связаться с родственниками, а может, с сотрудниками госучреждений. Если человек потенциально представляет опасность для окружающих, он должен находиться в стационаре.

      «Хватит с нее на сегодня», – решил майор. Он отдал необходимые распоряжения, скачал на флешку нужную информацию из ноутбука и вышел на крыльцо металлической лестницы. По правую руку от него возвышалась Триумфальная арка, впереди за деревьями шумела Площадь Победы, вдоль нее тянулся Кутузовский проспект, ведущий прямиком на Рублевку. Именно там жили те клиенты профессора, которыми майору заниматься хотелось меньше всего. Но они – лишь малая часть потенциальных подозреваемых, нельзя забывать и про ближний круг профессора, родственников, коллег, а главное – бывших пациентов, которые прошли через светило за годы работы в госучреждениях, если из них кто-то вообще выходил из стен диспансеров на волю. Таких случаев, скорей всего, немного.

      Но нюх подсказывал Замятину, что искать нужно именно здесь. Профессора убили в кабинете для частных приемов. Мог ли он, человек, прекрасно понимающий внутреннюю природу людей, собственноручно распахнуть крепкую металлическую дверь с тремя замками перед шизоидом, которого когда-то закалывал в психушке аминазином до пузыристых соплей? Вряд ли. К тому же листок, на котором он должен был делать пометки о приемах в тот день, исчез. А секретарша заверила, что этой процедурой светило никогда не пренебрегал. Значит, убийца листок забрал, а раз забрал – значит, там была запись о его ожидаемом визите.

      В любом случае надо, прежде всего, разобраться, что за инфернальная вакханалия