Истощение времени (сборник). Владимир Орлов

своем.

      – Висит?

      – Висит…

      Опять все засмеялись. Даже Ольга. Даже Николай. И ведь Кешка-то не сказал ничего остроумного.

      – Висит, значит?

      – Ну, хватит!

      Букварь рванулся вдруг к Кешке, схватил за ковбойку. Готовый врезать. Справа. В челюсть. Стоял резкий, вспружиненный. Кешка снисходительно улыбался, хлопал по-детски ресницами.

      Подошел Николай. Отвел руку Букваря. Спрятал улыбку.

      – Ладно. Мы так до ночи не управимся. Букварь, помоги с палаткой…

      – А чего же он?.. – обиженно протянул Букварь.

      «А чего же ты? Ты же сам просил меня не спешить…» Этого Букварь не сказал. Он просто смотрел в глаза Николая. Николай понял. Он все улыбался. Улыбка у него была счастливая.

      – Не на шесть же часов, – сказал Николай.

      Букварь поплелся к палатке.

      Палатка стояла недалеко от домика. Углы ее были ненатянутые и мятые, и она казалась лопоухой. Букварь вместе со Спиркиным и Бульдозером стал вбивать колья, натягивать шершавый двухслойный брезент.

      – Ставим парус, – сказал Спиркин.

      Спиркин мог научно объяснить, что такое парус.

      Он родился на море. Его отец имел шаланду, полную кефали.

      Кешка наловил в Канзыбе хариусов, сорог и бульбанов. Они плавали в большом бачке над костром и благоухали. Ольга, веселая и счастливая, вертелась у костра вся в саже, скакала, оседлав новенькую метлу, и радостно спрашивала, похожа она на ведьму или нет.

      Когда ребята уже курили над Канзыбой в ожидании ужина, Спиркин сказал Николаю:

      – Вы с Ольгой дом забирайте, а мы палатку.

      – Точно, – сделал затяжку Кешка.

      – Нет, – сказал Николай, – Ольга одна будет жить в доме.

      – Зачем? – вступил Букварь. – Мы все поместимся в палатке. Чего ее стесняться? Она же хороший товарищ.

      Все захохотали. Даже Виталий Леонтьев улыбнулся, хотя он был человеком сдержанным.

      – Ребята, сейчас он прочтет нам лекцию о том, как ему удалось сохранить невинность, – скривился Кешка.

      И когда уже шли к палатке, Букварь услышал, как Кешка, с трудом сдерживая смех, говорил Бульдозеру:

      – Надо ему что-нибудь устроить… Устроим ему любовь!.. А!..

      …Костер бросал искры в темно-синее небо. Небо стало совсем низким. Оно опускалось переночевать и погреться у костра. Букварь машинально водил колючей веточкой кедра по светящимся углям. Бачок с ухой шумел. Капли выскакивали на стенки бачка и испарялись, успевая пробежать несколько сантиметров.

      Букварь чувствовал, как проходит то радостное, счастливое ощущение жизни, которое возникло у него на сопке у таявшего льда. Стало тоскливо. Всегда так! Какой-то глупый разлад. Природа и люди! Душевное равновесие, обретенное в тайге, когда он был один на один с миром, разлетелось, как фарфоровое блюдце, шлепнувшееся об пол. Конечно, он знал, что люди здесь работают обыкновенные, но он представлял себе их иначе и надеялся, что здесь, на стройке, все будет не так. Все было так…

      И пристало еще к нему это глупое прозвище – Букварь! Он подумал о прозвище