Истощение времени (сборник). Владимир Орлов

псам. Именно такие существа и породили выражение: «Устал, как собака». Сравнение с собаками и дрессированным зверьём Тимофея вряд ли обрадовало, но из уважения к доктору он промолчал.

65

      А может, он отнёсся к словам ветеринара с иронией? Может, ирония возбудилась в нём ещё после заявления Григория Михайловича о мистике (а я-то тогда лишь робко высказался о пришельцах).

66

      – В отличие от цирковых и собак из псарен, – продолжил Григорий Михайлович, – Тимофей, к счастью для него, мужик вольный. Но в этом есть и опасность. А потому вы за ним приглядывайте. При его умении и удовольствиях тратить жизненные силы, он долго не протянет.

67

      Однако протянул. Десять лет ещё протянул. Чаще – в событиях вольной своей жизни с приключениями и авантюрами. Отлёживался в зимние дни в Москве. Протянул десять лет, пока, болезный, утихая и слабея на полу террасы, не вздрогнул беззвучно, а затем вытянулся, будто удлинился при этом на треть роста. И замер навсегда. Хоронили его недалеко от нашего участка в роще под берёзой с покалеченным в грозу верхом…

68

      Замер, но навсегда ли? Воспоминания о Тимофее с плёнкой в глазах, о неземной его сути, обращение его с Мольбой в небо не могли исчезнуть из моих мыслей. И они по-прежнему холодили меня. Однако они меня и устраивали. Они помогали мне принять реальностью хотя бы случай во дворе Нотариальной конторы с танцем Янаева, погоней Тимофея за Танцором и его, Тимофея, неведомые мне дела в важную для людей Отечества ночь. Неведомыми остались для меня и многие иные приключения Тимофея. А они ведь могли происходить не обязательно в лесах вблизи нашего Садово-огородного товарищества. А и… И всё же выговорю. И в Космосе. Однако почему-то в моем присутствии судьба и история на моих глазах свели кота Тимофея с Г.И. Янаевым. Но что было, то было….

69

      Что же касается Янаева… Что же касаемо Янаева, то я однажды встретил его в «Рюмочной на Большой Никитской». Был день бывшего праздника. Ноябрьского. Или октябрьского. Янаев вошёл в знаменитую рюмочную для меня, по терминологии городских чиновников – шаговой доступности. Я со знакомыми сидел на привычном месте рядом с буфетом. Со ступенек спуска в зал он оглядел заведение и сразу же выбрал место у входа. От нас – через два стола. Я сидел к нему боком, но видел его хорошо. Геннадий Иванович же, Гена меня не узнал. Или сделал вид, что не узнал, даже в те мгновения, когда он подходил к буфетной стойке за напитком и закусками. «Ну и ладно! – подумал я. – И его для меня нет».

      А сам то и дело взглядывал на Янаева.

      Он показался мне мало изменившимся, молодцеватым, по-прежнему хитрованом и чуть ли не жизнерадостным. Мысли его где-то бродили, возможно, улетали в прошлое. Посетители рюмочной не обращали на него внимания, запомнился он мало кому, на какого-либо видного деятеля никак не походил. Не сошёл бы он и за менеджера, то бишь приказчика из углового магазина «Ковры», бывшего «Три поросёнка». А вот в мастерового или в удачливого ремесленника, скажем, одного из здешних «Ремонтов обуви» он вполне сгодился